Читать книгу - "Василий Кошанский. Здравствуй, мир! - Фохт"

Кыськиных — за то, что тот был из Муриковичей. Муриковичи же — за то, что Платон Яковлевич относился к самой дальней и хилой ветви, но занял важнейший пост, отпихнув куда более знатных представителей рода.

Став канцлером пять лет назад, Мурлынов начал ряд преобразований, которые котикам весьма не понравились. Сперва появилась фискальная служба и штрафы за «вольнодумство» и «неуважение к властям». Птенчикам канцлер жёстко ограничил возможность влиять на политическую жизнь страны, занимать высокие должности в армии и министерствах, а также запретил передавать «единое наследство», как это делали древние фамилии — таким образом, имущество «новеньких» распределялось между всеми сыновьями, что не способствовало укреплению дворянского хозяйства. Купечеству Мурлынов поднял налоги, а кроме того, вынуждал платить в казну огромные суммы ради получения «красивых» фамилий, запретив «неблагозвучным» Кузькиным, Яшкиным и так далее родниться с дворянами, а также держать предприятия в крупных городах. Крестьянству тоже любить канцлера было не за что, так как именно при нём вся власть в поместье полностью отошла владельцу.

Многие мечтали о том, чтобы Государь скорее прозрел и прогнал от себя Мурлынова. Ходили даже слухи — за обсуждение этой темы можно было излишне близко познакомиться с Тайной службой, — что канцлер опоил Императора запретным зельем послушания, добытом у котаксов. В Великой Котовии за всякие зелья, лишающие воли, в том числе любовное, весьма распространённое у южных соседей, полагалась смертная казнь.

Разговоры в академии как-то разом поутихли. Обычно она была вне власти Мурлынова, но сейчас настало время доносчиков и стукачей, коих канцлер осыпал всяческими милостями. В учительской, буфете и столовой обсуждались только учебные дела и погода, даже новости из газет были сочтены опасной темой, хотя «сегодня тут ещё только местные фискалы, а вот завтра уже будут и придворные», как шепнул мне в коридоре Чижик. Мне показалось, что лично его известие о приезде канцлера не удивило. Возможно, администрацию предупредили чуть раньше.

Перед ужином Старокотов провёл с нами краткую беседу, посоветовав припрятать черновики диссертаций. Затем закрыл кабинет, забрав оттуда все материалы. «Если найдут хоть что-то интересное для канцлера, спокойной жизни у вас больше не будет. Ну, если только у Кошанского, всё-таки он из боярского рода, — недовольно прошипел наш руководитель, — а я, пожалуй, на эту неделю больничный возьму. И Щукина с собой захвачу, чтоб не отсвечивал. Будьте осторожны и осмотрительны, господа теоретики! Сейчас даже наполнитель в лотке будет иметь глаза и уши».

Слова нашего руководителя не прибавили хорошего настроения. «Любопытно, а был ли Валерианыч на самом деле осведомителем?» — подумал я, склонившись над тарелкой в столовой. Мы немного припозднились, помогая Старокотову собирать бумаги, и мои друзья уже ушли на спальный этаж. Неужели он совмещал государственную службу с личным обогащением? Сомнений в том, что профессор промышлял шантажом, у меня фактически не осталось.

Мне пришло в голову, что могут снова затеять обыск комнат и личных вещей. И я решил припрятать все свои бумаги в библиотечном хранилище: туда очень редко заходили даже служащие академии, а коробки со старыми диссертациями не вскрывались годами. Я мышкой проскользнул в узкую дверь, набрав код на замке, зажёг маленький фонарик и направился к стеллажу в дальнем углу. Он выглядел совсем заброшенным и пыльным. Я собирался осторожно приткнуть свою папочку между коробками. Я только успел это сделать и отойти на пару шагов, как перед моими глазами поплыли тёмные точки, меня резко замутило. Фонарик выпал из лап и погас, а я рухнул, ощущая, как деревенеют все члены.

«Борис! Чтоб он сдох!» — мелькнула яростная мысль, и я провалился в беспамятство.

Ни света в конце туннеля, ни ангельского хора, ни привратника у райских кущ. «Галя, у нас отмена!» Я не покинул тот бренный мир, очухавшись на том же месте, где свалился, только вот не знаю, в котором часу.

Было ощущение, что во рту устроили общественную уборную помойные крысы, а голова напоминала литой чугунный шар, который, по мнению моей бабули, катали ночами по ламинату наши верхние соседи. Я неловко сел. Мои ногти-когти светились симпатичным бирюзовым цветом. О-о! Этого не может быть?! Но тем не менее, меня сейчас наполняла не просто воздушная, а «хилерская» магия. Именно она победила ту дрянь, которой меня отравили за ужином.

Это было удивительно. Обычно лечебная магия базировалась на силе земли, но крайне редко «хилерством» обладали воздушники, один из тысячи, наверное. Нет, просто уму непостижимо! Но это доказывало, что мне достались способности Масянского: когда сила перестала подчиняться ему, он пытался разбудить её семейным лечебным артефактом, но только уничтожил его. Магия артефакта непостижимым образом впиталась в его дар, хотя самому Масянскому не помогла.

Ещё не придя окончательно в себя, стал прикидывать, как отомстить Борису. Если б не магия, то я оказался б на том свете или в больнице с поражением нервной системы. Неужели враг решился на такое только из-за кровной вражды и зависти ко мне? Или есть какая-то более серьёзная причина, которую упустил Василий Матвеевич? Либо Бориска — маньяк. Может, явиться к нему в виде привидения? Так сказать, передать привет от Семена Валериановича. Бориска же меховые штаны не отстирает. Или сразу ласты от страха склеит?

Ноги пока отказывались держать моё тело; я сидел в темноте, набираясь сил. В хранилище было совсем темно. Вдруг раздались тихие шаги. Я затаился: мне не хотелось, чтобы меня нашли в таком жалком виде, в котором я пребывал. Кроме того, лапы все ещё демонстрировали мою принадлежность к одарённым; перчаток у меня с собой не было, чтоб скрыть свечение.

В проходе замелькал луч фонарика, видимо такого же, как у меня.

— Свет не привлечёт внимания? — спросил отец Фёдор. У него был очень характерный баритон, запомнившийся мне на церковной службе.

— Нет. Тут только одно маленькое окошко, и то занавешено, чтоб ничего не выгорало на солнце, — второй голос принадлежал Чижику, — сегодня последний вечер, когда за нами не так пристально следят. Завтра фискалы канцлера даже в уборных бдеть будут.

— В храме было б спокойнее, — служитель культа явно нервничал.

— Церковь как раз и подозревают! Мало Масянский за галереей шпионил? Благодари Котоматерь, что я его записи изъять успел.

Хорошо, что я все ещё сидел, иначе точно не удержался бы на лапах. «Неужели Чижик прибил Валерианыча?» Я не мог представить себе эту детскую моську в роли убийцы. «Почему? Зачем? — мысли яростным вихрем носились в моей голове, пугая остатки разума. — Но ведь никакого намёка на прозвище Андрея в той книжонке не было!» Я