Читать книгу - "Черный человек - Василий Головачев"

Шаламов оказался в маатанской «квартире», обстановка которой хоть и не напоминала жилище человека, но была по-своему гармоничной и законченно функциональной. К тому же все здесь казалось смутно знакомым, почти родным, отвечало внутренним представлениям об уюте и порядке. И все было живым, выращенным из стен здания с помощью процессов направленной кристаллизации, диффузии и осмоса. Да и здание в общем-то, с точки зрения маатанина, было единым живым организмом, призванным беречь, кормить и охранять своих обитателей.

Шаламов облетел «гостиную», лавируя между предметами быта, торчащими из стен, пола и потолка. Он ощущал какое-то нездоровое возбуждение, необычное стеснение, дискомфорт, но дискомфорт, связанный не с его обликом и несоответствием между чувствами человека и того существа, в шкуре которого он находился, а с неким внешним воздействием, которому не мог подыскать причину. И внезапно понял.

– Вершитель? – позвал он мысленно, по-маатански: огненные язычки беззвучно сложились над головой – или в голове? – в иероглифы маатанского пси-языка.

Мрак в углу комнаты вдруг загустел, стал плотным, как желе, потек струей на середину помещения. Повеяло холодом, звездной пылью и глубиной…

– Уходи, – раздался в теле Шаламова, в каждой его клеточке звучный бархатный голос. – Уходи в инобытие, человек. Оставаться на Земле опасно, сородичи не поймут тебя, и все, что ты там делаешь, – лишнее. Ищи Вершителя, он – Единственное и Вечное Начало всему, что называется бытием, он поможет тебе.

– А ты? Значит, ты – не Вершитель?

Вихрь мрака посреди комнаты взмахнул крылом, раздался тихий смех, раскатистый, гулкий, но не обидный. Впрочем, смехом эту песнь излучений и пляску полей мог назвать только маатанин.

– Я – Посланник, еще один богоид, если пользоваться твоей терминологией. Уходи, пока не поздно. Твоя дорога не ведет на Землю, жизнь которой хрупка и ранима.

– Но мне необходимо кое-что земное, я не могу без… некоторых… вещей.

– Сможешь. – Тот же смех и следом стремительное падение в глубину мрака… звезды… ветер в лицо… слезы, тоска… свет!

Смех и слезы все еще жили в его памяти, когда Шаламов открыл глаза. Свои глаза, человеческие, способные видеть лишь в узкой полосе электромагнитного спектра.

– Сон, – вслух проговорил Шаламов. – Это был сон. – На этот раз фаза «черного» длилась больше – около двух часов, и что делал маатанин – Даниил не знал. В памяти его человеческой сохранилось лишь слабое эхо чужого сознания, оперирующего потоками мыслей сразу на шести-семи уровнях. Потоки наслаивались друг на друга, переплетались в бессмысленный конгломерат неведомых письмен, от которого пухла голова. Конечно, если поднатужиться, Даниил смог бы проникнуть в сферу сознания «черного человека», как делал это ради любопытства не раз, но что-то останавливало его, какой-то непонятный духовный инстинкт, последний предохранитель, еще удерживающий скатывание человеческого «я» в пропасть чужой психики.

Шаламов начал было искать выход на инка справочной службы, чтобы выяснить адрес яслей, где могла быть дочь Купавы, и в этот момент память маатанина выдала ему один из результатов деятельности «черного» в отсутствие хозяина. Это был адрес некоего Аристарха Железовского, биоматематика из Института внеземных культур. Парень проник в дом Шаламова и забрал «следы путешествий» – подарки, которые Даниил принес Купаве.

Новость оказалась неожиданной, потому что в знакомых курьера биоматематик с такой фамилией не числился, и непонятна была его связь с Купавой. Он явно что-то знал, этот математик, раз так свободно вошел в квартиру и забрал не принадлежащие ему игрушки. Следовало познакомиться с ним поближе.

Сменив облик, Шаламов отправился на поиски незнакомца и отыскал его дом на окраине Пушкина, когда уже стемнело. Чувство внешнего наблюдения на этот раз было слабее, чем раньше, и Даниил отнес его в разряд мнимых ощущений: знать, где он живет, не мог никто, узнать – тоже, так как на Даниила Шаламова он теперь был совсем не похож.

Математик занимал довольно скромную четырехкомнатную квартиру: спальня, гостиная, рабочий комп-кабинет, спортзал – на седьмом этаже высотного «кипариса». Гостей он не ждал, но и растерянным не казался: здоровенный парень с великолепным мускульным рельефом, которому позавидовал бы и Вен Вайтнеггер, нынешний чемпион по бодибилдингу. Пристально вглядевшись в рыхлого толстяка с красным широким лицом, он наметил улыбку и проговорил гулким «протодьяконовским» басом:

– Входите, «сын сумерек», покалякаем.

Шаламов вонзил взгляд в серые, с ироническими огоньками глаза хозяина… и встретил хорошо подготовленный отпор. Пси-блок!

– Интрасенс… – проворчал он, проходя в гостиную, где уютно горела свеча торшера в окружении трех огромных, под стать хозяину, кресел.

– Моя беседка, – сделал жест Железовский. Было видно, что он старается казаться бесстрастным и избегать мимики и лишних движений. Усадив гостя, он сел сам, оперся локтем на валик кресла, утвердил подбородок на сжатом кулаке и превратился в роденовского «Мыслителя».

– Верни мои вещи, – угрюмо сказал Шаламов, – и поговорим о твоем отношении к моей семье.

Железовский выдержал еще один острый взгляд, совмещенный с попыткой пси-зондирования. Бесед в манере инклюзив он не любил, но с Даниилом не следовало разговаривать на повышенных тонах.

– Если речь идет о раритетах неземного происхождения, то я сдал их на хранение в спецбункер УАСС. Они опасны, как и первые ваши… гм… подарки.

– Чушь!

– Отнюдь. Один из раритетов вчера внезапно раскрылся и охладил зону в радиусе километра до температуры вымерзания газов. Теперь там образовался купол из твердых азота и кислорода, над которым бушует пурга из снега замерзающего воздуха.

– Кондиционер, – проворчал Шаламов. – Наверное, это заработал вакуум-преобразователь, я хотел сделать из него кондиционер, практически вечный. Но остальные вещи неопасны, гарантию даю.

– Готов поверить, но безопасность не любит сюрпризов, ведущих к человеческим жертвам. Думаю, там посмотрят на ваши вещи, оценят и вернут, если они действительно безопасны. Откуда вы берете такие объекты?

– Они – свидетели моих странствий, сувениры из разных миров, умерших в большинстве случаев. Я хотел подарить их жене… – Шаламов преодолел приступ острого неудовольствия, вспомнив, зачем пришел. – Не беси меня вопросами, отвечай на мои, я имею на них право. Откуда ты знаешь меня?

– От Мальгина, он мой друг.

– Откуда ты знаешь, что я был дома и принес подарки?

– Вы уже приносили подобные подарки, их забрал Лондон, предупредив об опасности. О вас я знаю все, и не только от Клима. Считаю…

– Мне чихать, что ты там считаешь. Где Купава?

Железовский остался невозмутим, он был готов к любому повороту беседы.

– По-видимому, ее прячут. От всех. В том числе и от вас. Кто конкретно – не знаю, кто-то из лидеров ее бывшей компании.