Читать книгу - "Грот танцующих оленей - Клиффорд Саймак"

Он порылся в ящике стола и вытащил свои заметки и данные доктора Смита. Внимательно просмотрел их в надежде, что более тщательное изучение может дать ему ключ. Но его не было.

Может, это гормоны? Какое-нибудь гормональное нарушение? Однако, будь это так, должна существовать какая-то причина, которая вызвала это нарушение. Он уже не впервые думал о гормонах, поскольку нарушение выработки инсулина объяснило бы симптомы диабета; но вся беда в том, напомнил он себе, что это не диабет. Возможно, гликоген? Но здесь загвоздка была в том, что никто не знал наверняка, что именно делает гликоген, хотя существовали предположения, что он повышает уровень глюкозы в крови и тем самым подавляет аппетит. Гипоталамус? — продолжал перебирать он. Или стероидные гормоны? Нет, ни то ни другое невозможно.

Расстройства личности? Вполне правдоподобно в том, что касается ожирения и раздражительности, но определенно не объясняет ни один из остальных симптомов. Да и в любом случае расстройства личности — тема скользкая, без опыта в психиатрии тут не справишься.

Ферменты? Витамины? Микроэлементы?

Он неверно подходит к проблеме, сказал себе Бентон. Не с той стороны. Чтобы разгадать этот синдром, нужно искать общий фактор, который может быть причиной, а затем пытаться определить, какое влияние этот фактор оказывает. Впрочем, если все же применять такой подход, ферменты могут оказаться наиболее перспективным вариантом из всех. Ферменты по сути своей катализаторы, ускоряющие биохимические реакции в организме. Нет, биохимические реакции могут возникать и без каталитического действия ферментов, но будут при этом столь медленными, что организм просто не сможет функционировать.

Он сидел неподвижно и рылся в памяти в поисках всего, что знал о ферментах. Для него стало неожиданностью, что он, на протяжении стольких лет не вспоминавший о ферментах, так много помнил о них. Причина крылась в том, что, вместо того чтобы думать непосредственно о ферментах, он вдруг поймал себя на том, что вспоминает профессора Уолтера Кокса, старину Железного Кокса, чудака, против всякой логики любимого всеми студентами, который, читая лекцию, расхаживал туда-сюда, покачиваясь и втянув голову в тощие нахохленные плечи, и молотил по воздуху сжатым кулаком, чтобы придать значительности своим словам. Наверное, Кокс давно уже умер, подумал он, поскольку все это происходило больше тридцати лет назад, а профессор и тогда уже был далеко не молод.

Тридцать — не тридцать, а все слова ясно всплыли в его памяти. «Ферменты, — рассказывал Кокс, яростно колошматя воздух, — состоят из апоферментов и коферментов, между которыми существует слабая связь. Обычно кофермент — это витамин и еще одна органическая молекула, связанные друг с другом. А сейчас, господа, я попрошу вас сосредоточиться на одном коферменте, так называемом коферменте А, который непосредственно участвует в двух биохимических циклах: жирнокислотном цикле и цикле лимонной кислоты…»

Бентон сгорбился в своем кресле, потрясенный тем, что обнаружилось в глубинах его памяти, что он смог выудить из прошлого, отделенного от этого дня более чем тридцатью годами, мгновение, восстановленное до мельчайших подробностей, — воспоминание не только о человеке, но и о словах, которые он говорил, о косых лучах солнца, пробивающихся сквозь закрытые жалюзи, о запахе меловой пыли в воздухе, что он слышал эти слова, быть может, более отчетливо, чем тогда.

Может быть, это знак? Может, его подсознание проникло в память и выхватило из ее мрака этот бессвязный обрывок, чтобы сказать ему то, что не в силах был сказать рассудок?

Зазвонил телефон, и лишь на третьем звонке Бентон понял, откуда исходит звук. Словно во сне он снял трубку.

— Слушаю, — сказал он. — Доктор Бентон.

— С тобой ничего не случилось? — спросила Харриет.

— Нет, а что со мной могло случиться?

— Ты знаешь, сколько сейчас времени?

— Нет. Я не смотрел на часы.

— Уже два, — сказала Харриет. — Я начала беспокоиться.

— Прости, милая, — отозвался он. — Я уже иду.

5

Поздней осенью у него в приемной появился Эзра Пайк — не потому, что заболел, просто он заколол одну из своих свиней и привез Бентону целый мешок домашней колбасы. Миссис Пайк славилась на всю долину как великая мастерица ее делать. Каждую осень, как наступало время забивать скотину, Пайк появлялся с мешком домашней колбасы для старого дока.

Таков был один из своеобразных местных обычаев, с которыми Бентон в конце концов свыкся, хотя и не сразу. На протяжении всего года к нему тянулись люди с разнообразными гостинцами: кто с мешком орехов, кто с корзиной томатов, кто с ведерком какой-нибудь необыкновенной картошки, кто с медовыми сотами, только что вынутыми из улья, — добровольными подношениями, которые Бентон в конце концов научился с благодарностью принимать.

Хотя в приемной сидели пациенты, Бентон провел Пайка в свой кабинет, чтобы перекинуться с ним парой слов. Под конец разговора он задал вопрос, который давно его мучил.

— Вам известно что-нибудь о семье Барров?

— Это те, что купили ферму Эбнера Янга?

— Они самые, — подтвердил Бентон.

— Да немного, — пожал плечами Пайк. — По-моему, они приехали из Огайо. Фермерствовали там. Уж и не знаю, почему они сюда перебрались. Я неплохо знаком с Барром и даже разговаривал с ним, но он ничего не рассказывал мне, а я и не спрашивал. Может, потому, что Эбнерова ферма досталась им за сущие гроши. Когда Эбнер умер, ферма отошла каким-то его дальним родственникам из Калифорнии — племянникам, как я понимаю. Они не захотели с ней возиться. Даже на похороны не приехали и на оглашение завещания. Велели адвокату Эбнера сбыть ее с рук поскорее, вот он и предложил ее за бесценок.

— Вот оно как. Я Эбнера толком и не знал. Он был у меня пару раз. Вздорный старик. Один раз у него нога загноилась. Наступил на гвоздь, помнится. В другой раз он едва не схватил воспаление легких. Я пытался убедить его лечь в больницу, так он меня и слушать не захотел. Закончилось все тем, что я дал ему какие-то лекарства, он отправился домой и сам выкарабкался. После этого я его не видел, да и почти ничего не слышал о нем, а потом мне сказали, что он умер. Кто-то из соседей его нашел, верно? Небось, заболел и решил, что не желает больше иметь со мной дела. Испугался, что я отправлю его в больницу. Возможно, ему уже не помог бы ни я, ни больница. Он был из тех, кто отбивается от врачей руками и ногами.

Пайк хмыкнул, вспомнив бывшего соседа.

— Я знаю, люди считали его скверным человеком, да в некотором роде так оно и было. Он всех гостей дробовиком привечал. Фазанов на его землях было несчитано, так он хоть бы кого пустил поохотиться. Даже сам не стрелял. С соседями никогда и двух слов не скажет. Держался особняком. Зол был на все человечество. Зато зверье любил. Зеленая изгородь у него, бывало, превращалась в настоящие заросли, чтобы кроликам, суркам и птицам было где жить. Да и зимой он птиц всегда подкармливал. Если воробьи или сойки прилетали к нему поесть, он никогда не прогонял их и не злился, как многие. Говорил, они тоже хотят есть.