Читать книгу - "Оборотный город. Трилогия - Андрей Олегович Белянин"

делать нечего. Тем более таким большим и страшным… Я как-то не сразу сообразил глянуть на него волшебным зрением. Ну, медведь, собственно, остался, а вот вся грозность с него мигом куда-то улетучилась. Мне хватило всего лишь три раза хлопнуть в ладоши и пропеть:

Калинка, калинка, калинка моя!

В саду ягода малинка, малинка моя…

В тот же миг «страшный» зверь встал на задние лапы и, запрокинув голову, закружился в привычном танце. Умилительнейшее зрелище…

— У каких скоморохов косолапого сманили, жульё необразованное? Им же только петербургских барышень до обморока доводить. Уберите мишку, я его и пальцем не трону. А мне моего Прохора верните сей же час, не то хуже будет!

С угрозами я, конечно, переборщил. Моя левая пятка чётко подсказывала, что хуже тут может быть только мне. Но ведь и нечисти этой свой страх показывать — распоследнее дело, в секунду порвут! А так… глядишь, ещё поживу с полчасика. Потом-то порвут так и так…

Медведь меня понял правильно, прощально помахал лапой, послал воздушный поцелуй, присел в реверансе и убёг в лесок неведомо куда. Сообразительный зверь, знает, с кем не надо связываться, уважаю…

— Пойдём, чего встал-то? — Я привычно толкнул пятками задумавшегося о Царствии Божьем араба, и конь, опомнившись, бодренько понёс меня вперёд. Если кто и заметил, как я перезарядил пистолет солью, то уж тот факт, что я сунул его не за пояс, а мягко уронил в траву, — вряд ли кто отметил. Ну, быть может, кроме одной лысой башки (или двух, непринципиально), для кого он и был предназначен. Вот и ладушки. Я как раз остановил жеребца перед дряхлым сараем, даже не претендующим на гордое звание избы, когда из его глубин раздался чуть хрипловатый голос:

— Ну ты и влип, Иловайский!

— Как говорят неаполитанцы, ещё не измяла артишок, а уже кушаешь?

— Э-э?

— Я ж говорю, неаполитанская кухня. Нашим, местным, не понять, так что верь на слово, ведьма хромоногая… Где мой денщик?

Мадемуазель Зайцева (не знаю уж, её ли это реальное имя) бодро высунулась из сарая на четвереньках и сладострастно облизнула тонкие чёрные губы:

— Здесссь…

— На скольких самоубийц могилу рыть?

— Не наглей, характерник. Стоит тебе руку поднять, как слуги мои верные ему горло выгрызут!

— Это ему-то? Донскому казаку?! — бодренько рассмеялся я, чувствуя, как струйка холодного пота побежала между лопаток. — Да мой Прохор в одну минуту вас всех друг дружке в прямую кишку засунет, узлом завяжет, чтоб не вылезли, да ещё и обматерит стихотворной рифмою на два поколения вперёд!

Рыжая ведьма щёлкнула пальцами, и из-за сарая двое уже знакомых мне бесов с ожогами от святой воды высунулись на свет божий, держа перед собой моего связанного денщика, словно щит! Лицо старого казака было расслабленным, язык наружу, папаха надвинута на брови, а тело так умотано верёвками, что только сапоги и видно. Как же они его взяли? Прохор далеко не слабый боец, и если уж очень надо, то троих опытных рукопашников за пояс заткнёт, в колодце умоет, в болоте выкупает, из лошадиного следа напоит! Неужели она его на чисто женском заманила?

— Ага, старые знакомые пожаловали… — через силу улыбнулся я. — Видать, не вся шкура с морды слезла, если сами за добавкой пришли. Чего хотите-то, шуты гороховые? Я последнее желание уважаю…

— Не храбрись, Иловайский, — холодно обрезала мамзель Фифи, стараясь, впрочем, держаться позади бесов. — Предложение к тебе есть разумное. Твоя жизнь в обмен на его.

— Хм… И где логика? Денщика мне дядя завсегда нового выделит. А вот девять жизней Господь только кошкам даровал. Не, не шибко вдохновляет…

Вместо ответа один из бесов выхватил длинный зазубренный нож, замахиваясь на Прохора, и я понял, что пока козыри на их стороне стола.

— Стопорись, оборванцы! — Араб, чуть подбросив крупом, помог мне покинуть седло. — Я ваш, отпустите человека.

— Сначала сам застрелись, — потребовала ведьма.

— Ну уж дудки! Самоубийство — это грех, на Небесах такое не прощается. К тому же весьма глупо сие: я застрелюсь, а вы Прохора сожрёте. Не пойдёт! Отпустите его, тогда и на меня пасть разевайте, а до этого…

В моей руке мгновенно очутился второй тульский пистолет, заряженный свинцом. Но с трёх шагов в упор мозги вынесет так, что и серебра не надо! Фифи беспокойно засуетилась, озираясь по сторонам. Всё верно, бесы — создания туповатые, от них разумного совета нипочём не дождёшься. А ей явно хотелось бы и меня поймать, и моего денщика из когтей не выпустить. Сложная задачка, не по её мозгам. Тем более что не знаю, кто как, а лично я давно заметил шевеление трёх бугорков за моей спиной. Средний, самый большой и ближний, гордо выпрямился первым.

— Сдавайтесь, Иловайский, ваше время вышло! Пора ответить за всё…

Я подчёркнуто медленно сунул пистолет обратно за пояс и обернулся. Высокая фигура с небольшим горбом, в женском платье и широкополой шляпе с оплывшими огарками свечей по полям, казалась бы абсолютно незнакомой, если бы не голос. Мужской, чуть капризный, манерный, с неизбывным чувством собственного превосходства…

— А ведь я предупреждал, ещё на конференции предупреждал: отступитесь, Иловайский! И почему казаки никогда не прислушиваются к мнению умных людей…

Вот теперь я его узнал. Справедливости ради надо признать, что с нашей последней встречи господин Жарковский, ведущий и докладчик с той самой научной конференции по урегулированию вопросов равноправия между людьми и нечистью, весьма изменился. Похудел вдвое, руки-ноги стали как волосатые спички, волосы опали почти полностью, оставив две-три жидкие пряди на затылке и висках, лицо изуродовано неровными шрамами от ведьминских когтей, да ещё этот горб. Досталось мужику не хило, но мозгов не прибавило…

— Одно движение, одно слово, и я выстрелю вам в спину. Поняли? Вы меня поняли?

— Олух, как он тебе ответит, если ему ни говорить, ни кивать нельзя?! — рявкнула рыжая ведьма, вставая во весь рост. — Подойди и свяжи его!

— Да-да, моя прекрасная госпожа, — забормотал бывший учёный. — Сию минуту, как прикажете… Надеюсь, вы побьёте меня сегодня? Вы так давно не били своего раба…

— Не заслужил, — сплюнула вбок мамзель Фифи и подмигнула мне. — Видишь, характерник, как мы умеем людей обламывать? Ходит в женском платье, меня госпожой называет, плачет от счастья, когда его бьют… Противно?

— Ещё как, — поддержал я, даже и не думая отступать. — Только зачем вам мой Прохор сдался, если тут свой клоун ходит, костями гремит, сам в котёл просится?

— А ты не догадываешься?..

— Нe-а… Разве только чтоб меня заманить? Так как-то суетно всё