Читать книгу - "Империя тишины - Кристофер Руоккио"

– Так называется ваша родина?

«Се Ваттайю». Это была новая информация, по крайней мере для меня. Они тоже называли свой родной мир Землей. Через мгновение все встало на свои места.

– У вас на родине тоже есть такие развалины?

Схоласты сходились на том, что сьельсины были подземными существами, и эта теория подтверждалась темным, напоминающим пещеру, внутренним устройством их кораблей и тем трюком с фонарями, который я проделал в тоннелях Калагаха.

– Что оно говорит? – потребовала ответа инквизитор.

Я не хотел отвечать, поскольку понимал, что это может навредить Эломасу и всем, кто работал на раскопках в Калагахе. Навредить Валке. Я представил, как эти неосвещенные тоннели расплавляются в шлак, как залпы атомика превращают изящные арки и неэвклидовые параллели в золу.

– Новой атаки не будет, инквизитор.

– И это все?

– Все, – солгал я.

– Не может быть, – ухмыльнулась инквизитор, сморщив широкий нос.

Она подошла к безмолвному катару, взяла у него шокер и ткнула под ребра Уванари. И продолжала так держать со звериным удовольствием, от которого мне сделалось дурно. Что с ней сделали на Комадде или в каком-то другом месте, где она проходила обучение? Или она всегда была такой ущербной?

– Что вы замышляете, инмейн? Еще одно нападение?..

Она отступила на шаг и ударила тяжелой дубинкой по лицу сьельсина. Уванари охнуло, но не шелохнулось.

– Вам нужны наши люди?

Один из катаров поспешил к Уванари и ощупал руками в перчатках лицо существа, проверяя, не получило ли оно незапланированных повреждений. Вмешательство подчиненного привело Агари в чувство, и она отошла в сторону. Я не перевел ни слова, но она этого не заметила.

Я посмотрел на потолок, мечтая о том, чтобы чей-нибудь голос – Олорина или, может быть, канцлера – зазвучал из динамиков и прекратил это ужасное действо. Но горизонты реальности ограничивались стальным пузырем этой камеры, и трудно было представить, что кто-либо мог ворваться в нее.

Катар проверил, нет ли сотрясения мозга, не сломаны ли кости, не выбиты ли зубы. Вдруг он вскрикнул и упал на руки своего собрата, прижимая к груди ладонь. Сначала я не заметил крови на темной сутане, но этот влажный блеск невозможно было ни с чем спутать, и алый ручеек, стекающий по подбородку, ничуть не напоминал черную кровь Бледных. В какое-то ужасное мгновение я различил во рту капитана два откушенных человеческих пальца. Затем они захрустели на зубах сьельсина и исчезли.

«Ох, – прозвучал в моей памяти голос Криспина, – так они не каннибалы?»

Внезапно формальные различия между тем, что можно назвать каннибализмом, а что нельзя, перестали иметь значение. Я отшатнулся, не в силах справиться с навалившимся на меня ужасом.

Второй катар поднял руку, останавливая жаждущую возмездия инквизитора, – древние обычаи запрещали им говорить в ходе процедуры допроса. При всем своем испуге я не мог не восхититься силой духа сьельсина, его нежеланием безропотно терпеть пытки. Мне нравится думать, что я проявил бы такую же стойкость на его месте, только выплюнул бы откушенные пальцы, но я не был сьельсином.

Пока инквизитор хлопотала над раненым катаром, я сказал:

– Biqathebe ti-okarin qu ti-oyumn.

«Они накажут тебя за это».

– Ну и пусть.

Уванари не могло вытереть кровь с подбородка, и пунцовые капли падали ему на грудь. Существо высунуло иссиня-черный язык и облизало губы.

– Все вы одинаковы, – сказало оно. – Всегда одинаковы.

В тот момент до меня не дошло, насколько странно это прозвучало.

– Мне очень жаль, – прошептал я и не решился посмотреть Уванари в глаза.

Мускулы под восковой кожей натянулись, придавая ему чуждые очертания. В каком-то смысле сьельсины были даже более чуждыми нам, чем умандхи, хотя ходили и говорили почти как люди. Разум, скрывающийся в глубине этих глаз, оставался непостижимым. То, что воспринималось как мужество и стойкость, могло оказаться чем-то иным. Наблюдая за ним, я пришел к выводу, что Капелла, возможно, отчасти права.

Возможно, нас объединяет только боль.

Существо сплюнуло мне под ноги. В этом жесте не было злобы, как будто он не считался серьезным оскорблением у сьельсинов. К слюне примешалась густая, иссиня-черная кровь. Я попятился, наткнулся на тележку и замер.

– Что вы делаете? – спросила инквизитор, повернувшись ко мне, когда стальная дверь с пневматическим шипением закрылась. – Что оно сказало?

– Смелые слова, – ответил я, наклонив голову набок. – Я сказал ему, что оно не должно было этого делать.

Инквизитор выпрямилась, красные пятна испачкали ее безупречно-белые одежды.

– Это он не должен был, – сказала она о катаре.

– И все же мне кажется, что оно сказало правду, – продолжил я, шагнув на свое место между крестом и инквизитором и надеясь, что она уймет свой гнев. – Не думаю, что появятся другие корабли. Спросите у остальных.

Осознав всю тяжесть своих слов, я дал задний ход:

– Просто спросите. Они не… Они все вам скажут. Разъедините их. И вызывайте по одному. Либо каждый из них скажет что-то свое, значит все они лгут. А если все скажут одно и то же, значит мы узнали правду. Это стандартная методика.

Инквизитор взяла с тележки шокер, взвесила его на руке, готовая возобновить работу, и повторила ужасные слова, когда-то сказанные обо мне Лигейей Вас:

– Из вас получился бы хороший священник.

От этих слов кровь в моих венах загустела и превратилась в яд. Я отвернулся, пряча глаза. Уванари вскрикнуло, когда разряд тока прошел по его телу. Сьельсин выдохнул воздух через узкие прорези, заменявшие ему нос, и крик сорвался в пронзительный гнусавый вой. Инквизитор даже не задавала ему вопросов, а только повторяла пытку снова и снова. И только когда существо вскрикнуло в четвертый раз, она сказала:

– Спросите его, кому оно служит. Спросите, где сейчас находится его народ.