Читать книгу - "Ампула Грина - Владислав Крапивин"

— Грузись, Стрелок…

Я послушался, а в тамбуре оглянулся и увидел, как Мерцалов показывает усатому проводнику бумаги. Проводник часто кивал, а потом по-военному козырнул. Ну, дела-а…

Купе было просторным, с двумя кожаными диванами и зеркалами. Мерцалов откинулся на диване и добродушно объяснил мне, что поезд этот «спецрейсовый», а наш вагон — опытный образец.

— Проектировали для туристов с тугими кошельками, да в производство так и не приняли… А нам видишь какой почет! Выделили суперкупе, потому как я сопровождаю персону, весьма интересную для некоторых учреждений… Кстати, персона, имей в виду: ампула не у меня, а в сейфе проводника. Так что не предпринимай попыток…

Я буркнул, что ни о каких попытках и не думал (врал, конечно)…

Мы поехали. Скоро пришел проводник (другой, не усатый), спросил надо ли стелить постель. Мерцалов сказал, что после, а сейчас, мол, пусть принесет побольше бутербродов, шесть бутылок пива и чай (вот этому господину, который до пива еще не дорос).

Пиво он глотал прямо из горлышка… Я выпил чай, сжевал несколько бутербродов с колбасой и стал смотреть в окно. Поезд шел по пригородным путям, среди всяких эстакад, водокачек, закопченных зданий и замерших на рельсах цистерн. Неинтересно. Я спросил, можно ли пойти в застекленную часть вагона. Там сквозь прозрачную крышу наверняка видны облака — смотри на них сколько угодно. Мерцалов рыгнул и разрешил. Знал, что никуда я не денусь. И сам я это знал. В самом деле — поводок покрепче якорной цепи…

В прозрачном помещении стояли несколько мягких откидных кресел. Сиди и бездельничай. Ну, я и сел…

Стеклянная крыша была чистая, словно только что промытая. Над ней бежали назад электропровода, мелькали кронштейны столбов. А облака почти не двигались — так, по крайней мере, казалось. Они были громадные, желто-белые. Такие пушистые груды. А небо между ними — очень синее.

Мне нравилось глядеть на облака, потому что они были свободные. Никто не мог им ничего приказать. И ничего не мог с ними сделать. Ни ментухайские генералы, ни начальник спецшколы, ни сам Регент. И я хоть капельку, хоть чуть-чуть и на малое время, но все же впитывал в себя частички этой их свободы. И старался не думать больше ни о чем. Только про облака…

Но все же иногда я поглядывал по сторонам. И увидел, что пригороды наконец остались позади. По сторонам раскидывались зеленеющие равнины с деревнями, колоколенками, речками, перелесками. Поезд почти все время шел по насыпям, на высоте, и можно было представить, что ты в самолете (по правде-то я никогда не летал). Иногда под колесами гремели мосты, мелькали за стеклами железные конструкции…

Раза два появлялся Мерцалов: проверить, на месте ли я (будто я мог сбежать!). Кивал и говорил:

— Любуешься? Правильно. Впитывай красоты просторов родной Империи, это облагораживает душу…

Хотелось послать его подальше, но ведь запрёт в купе, гад такой, и задернет шторки, да еще надает по морде…

Потом он позвал меня обедать. Надо же, как быстро пролетели полдня!

Обед был такой, какого я сроду не пробовал. Вкуснятина! Суп назывался «солянка сборная» (как наш поезд, хихикнул я) и пахнул всякими заморскими травами и приправами. А больше всего мне понравилось похожее на стружки мясо с мелким жареным картофелем («бефстроганов»). Объеденье…

— Добавки хочешь? — спросил размякший от пива Мерцалов. Я не стал изображать гордого, и он заказал еще порцию…

От сытости я осоловел и спросил: нельзя ли прилечь? (В школе спать днем не разрешалось: нарушение режима). Мерцалов опять проявил великодушие…

Я проспал почти до вечера. Когда открыл глаза, солнце было уже вечернее, желтое. Мерцалов спал носом к спинке дивана. Я осторожно натянул ботинки. Он сразу проснулся:

— Ты куда?

Я сказал, что в туалет.

— А потом туда, где был днем, в кресло. Если вы позволите…

Он позволил:

— Валяй… — Наверно, ему не очень-то интересно было торчать тут со мной с глазу на глаз.

И я опять поехал под облаками. Теперь они были разноцветные: больше всего золотисто-оранжевых (а те, что в тени — с лиловой дымкой). Стояли последние дни мая, солнце садилось поздно, в десятом часу. Я посмотрел, как оно — большущее, помидорно-красное — сваливается за потемневшие леса. Свалилось, но долго еще горел над горизонтом широкий закат. Потом у верхнего края заката я увидел дрожащую звезду. Подумал: «Наверно, Венера…»

Я оглядел сквозь широкие дребезжащие стекла потемневшую землю. И заметил, что на севере, низко над горизонтом, появилась большущая бледная луна. Она казалась полупрозрачной и плыла за поездом, как мыльный пузырь. Мне хотелось посмотреть, как луна станет набирать яркость. Но появился Мерцалов и рыкнул:

— Спать пора…

— Ефрем Зотович, а можно мне здесь поспать? Кресло же откидное, будто койка…

Конечно, он сказал:

— Порассуждай еще! Сейчас я тебе сделаю «откидное»…

Диваны в купе были уже застелены. Я сел, расшнуровал и со стуком сбросил ботинки. Мерцалов скривился:

— Носки заверни в газету и спрячь подальше, они у тебя воняют.

Он врал, носки у меня были чистые, это от его растоптанных шлепанцев несло кислятиной. Но разве поспоришь… Я убрал газетный сверток в чемоданчик, вынул запасные носки — назавтра. Потом разделся, сказал «спокойной ночи, Ефрем Зотович, спокойной ночи, Империя» (так полагалось по уставу) и улегся под хрустящее свежим пододеяльником покрывало. Носом к диванной спинке. Стал представлять, как наливается желтым светом и поднимается в зеленеющее небо круглая луна. Она была очень близкая — отодвинь стекло, высуни руку, и сможешь дотянуться…

Проснулся я среди ночи. Пахло шлепанцами Мерцалова и пивом из его нутра. Сам он покряхтывал, посапывал. Вагон трясло на рельсовых стыках. Мне очень было надо в туалет. Я сунул в ботинки босые ноги и, не одеваясь, выскользнул в коридор. Сходил, двинулся обратно. Застекленная часть вагона была наполнена лунным излучением, как аквариум искрящейся водой. И я прошел мимо купе — до своего привычного кресла. Сбросил ботинки, забрался с ногами. Посижу чуть-чуть, Мерцалов ничего не узнает…

Луна была теперь не такая большая, как вечером, зато сияла, будто прожектор. Высвечивала в небе облачные выпуклости и провалы, а на земле — закоулки проплывающих деревень и русла бликующих речек. Я стал думать, что эти водяные блики — не на мелких речках, а на поверхности залива у города Лисса. Словно поезд огибает бухту, где расположена гавань и чернеют на фоне воды и неба мачты с огоньками… А может, лоцмана Битт-Боя врачи все же спасут от смертельной болезни?..

… — Вот ты где окопался, кретин! Кто тебе разрешил?!

За стеклами сияло утро. Мерцалов нависал надо мной. Я только сейчас заметил, что лицо его в мелких рябинках, а цвет кожи — как у оберточной бумаги. Цвет глаз такой же…