Читать книгу - "Конец света - Василий Головачев"

Щербатов собирался ехать на работу, служебная «Волга» уже подкатила к подъезду, когда раздался звонок мобильного и в трубке прозвучал незнакомый голос:

– Владимир Васильевич?

– Он, – отрывисто бросил полковник. – Кто звонит?

– Ваш телефон мне дал Николай Александрович… перед смертью…

Щербатов застыл.

– Кто вы?

– Фенер… Олег Илларионович… депутат Думы, по делу Зимятова. Надо поговорить…

– Не по телефону, – опомнился Щербатов, – можете подъехать ко мне в Управление?

– Желательно побыстрее…

– Я буду у себя через час.

– Хорошо, подъеду, позвоню с проходной.

– Назовёте свою фамилию, вас пропустят.

– Спасибо.

Щербатов спрятал телефон, озабоченно посмотрел на заглянувшую в гостиную жену.

– Костя не звонил?

Речь шла о сыне.

– Обещал заехать вечером.

– Если вырвусь, приеду пораньше, дождитесь.

– Нашли убийцу? – Жена заговорила об убийстве генерала Зимятова.

– Ищем.

– Будь осторожен. – Она поцеловала мужа в щёку.

– До вечера.

Через час Щербатов входил в здание второго Управления ФСБ в Леонтьевском переулке, где располагался штаб антитеррористического подразделения «Борей».

В коридоре ему встретился хмурый полковник Щеглов, специалист по политтехнологиям «оранжевых революций». В работе подразделения Щербатова он участия не принимал, занимаясь стратегическими разработками, но относился к коллеге по-дружески.

– Слышал, что произошло в Калининграде? – пробурчал он, пожав Щербатову руку.

Голова была забита своими мыслями, и Владимир Васильевич с трудом оторвался от них.

– Что там произошло?

– Чуть ли не государственный переворот! Правые вывели на улицы города пять тысяч человек, в основном молодёжь, студентов, просто идиотов, требуя отделения анклава от России.

– А-а… да, слышал вчера вечером передачу по ТВ.

– А началось всё с тихой ползучей интервенции германофилов ещё лет десять назад. Сначала на открытках, свободно продающихся в киосках «Роспечати», появилось изображение германского герба, потом стали продавать записные книжки с видом «Замка Кёнигсберг» с тем же орлом, в гастрономах появились пиво «Остмарк» и тот же «Кёниг», с надписями без единой русской буквы. Я уже не говорю о сувенирах – тарелках и кружках с кёнигсбергской символикой.

Щербатов усмехнулся.

– Пиво ты тоже считаешь пропагандой?

– Это же незаметное зомбирование населения! В Интернете вообще идёт наглое возвращение нацистской символики и «рыцарско-тевтонских» традиций! Всех приглашают посетить «Аэродром Девау», который всегда был досаафовским, и погулять по «Макс Ашманн Парку», посмотреть на псевдорыцарский фестиваль с ряжеными «тевтонами», «робин гудами» и католическими монахами. Кстати, настоящими. А как тебе возрождённый немецкий «День селёдки», сдвинувший наш День рыбака? Или «Арт-платформа Закхаймские ворота», где продают книгу немца Вика, клевещущего на Россию?

– И что, покупают? – хмыкнул Щербатов.

– Ещё как покупают! А местные власти не препятствуют. Да и чего от них ожидать, если уж в Питере повесили памятную доску Маннергейму, врагу России?

– Вот сволочи!

– Абсолютно с тобой согласен! Повсеместно идёт реставрация немецких имён и названий, Светлогорск скоро станет «старым добрым Кранцем», будут воссозданы усилиями ректората университета «Замок прусских королей» и «Замок Кёнигсберг». Управленческие кадры онемечились до того, что уже и университетом будет командовать немец, как это случилось ещё в две тысячи шестнадцатом году с назначением ректором физико-математического института такого же немца. Своих, видите ли, специалистов не хватает!

Щербатов покачал головой.

– Ну ты это, Андреич, не переживай. Разберутся с твоим Калининградом, никуда он от нас не денется.

– Во-первых, я оттуда родом, из самого Калининграда. Во-вторых, уже доразбирались – отделения требуют!

– Ладно, Андреич, ко мне сейчас товарищ один должен зайти, я к тебе позже наведаюсь, поговорим.

– Заходи. – Щеглов скрылся за дверью своего кабинета, бурча что-то под нос.

Щербатов вполне понимал его чувства, но занимался он другими проблемами и о разговоре со стратегом Управления быстро забыл.

Фенер заявился в начале десятого. У него был вид человека, мучимого зубной болью. Выглядел он не то чтобы слишком толстым, но был грузен и объёмист, и Щербатов невольно посочувствовал человеку, потерявшему друга.

Сели по обе стороны древнего, как и сам кабинет, стола; мебель в здании не менялась по крайней мере лет двадцать. Но компьютер и монитор с объёмным эффектом на столе хозяина кабинета снижали впечатление древности интерьера, подчиняя его дыханию новых технологий.

– Что вас привело ко мне? – поинтересовался наконец полковник.

– Я хотел всё рассказать Николаю Александровичу, – сморщился Фенер, – но не успел.

– Что всё?

– Меня в тот вечер, когда на Маринича покушались, премьер к себе вызвал.

– Премьер? Когда?

– Примерно в половине одиннадцатого. Меня пригласили в Горки. Ну, поехал… – Фенер поведал полковнику историю беседы с председателем правительства в его резиденции. – После чего он и заявил, что ресторан взорвали.

– Ну, взрывом это назвать по большому счёту нельзя, мужик буквально сгорел на глазах у свидетелей.

– Дело не в конкретном исполнении намерения, но ведь понятно, что Виталия хотели убить. А потом убили Николая Александровича, потому что он, как я подозреваю, напал на след убийц. И Барсуков прозрачно намекнул мне, что такая же участь ждёт и меня, если я не соглашусь войти в его команду.