Читать книгу - "Имя нам - легион - Александр Сивинских"

Что это были за люди? Только не члены общества трезвости. Конечно, среди них есть поджигатели, грабители и убийцы, – да разве нужно что-нибудь лучшее для войны? Не подлежит сомнению, что эти люди хорошо знают свое ремесло.

Ганс Гейнц Эверс

Легко и весело основной пелетон участников марш-броска скрылся вдали. Надо же, как резво бегают, архаровцы наемные, неприятно поразился Филипп. Семипудовый Мелкий, и тот обогнал его сразу, да так припустил, что скоро совершенно пропал из виду.

Стероиды, – еще раз напомнил Капралов себе. – Пусть он и здоровяк, зато потенциальный инвалид и наверняка абсолютный импотент. Увы, легче от огульного очернения сослуживца не стало: эго, блин! Привычка к перманентному существованию в роли самого-самого – скверная, оказывается, штука. Особливо в случае, когда обычный статус, связанный с повседневным, казалось бы, триумфальным венком и сознанием собственной исключительности, катастрофически изменяется на противоположный. Когда нежданно обнаруживаешь, что тащишься в арьергарде, что вынужден глотать пыль прошедшей колонны, пачкать ноги конскими яблоками и что женщины, бросавшие на плечи героев цветы, а к ногам – свою честь, давно уже разошлись по домам. Этак недолго и до нервического срыва.

Выход? Выход один – догнать и перегнать мер-р-рзавцев!

Филипп, воодушевившись пламенным призывом, резко увеличил скорость, но через сотню метров понял, что долго такого темпа не потянет, сдохнет окончательно, и благоразумно вернулся к прежней.

А ведь говорил же капитан Пивоваров: Ноги, Капралов! Ноги и спина, а не бицепсы и трицепсы делают походную жизнь солдата более легкой, насколько это возможно, разумеется. Бицепсы хороши для пляжа и девочек, а для гор, броника и пулемета с полным боезапасом они только во вред. Сатана явился на Землю, приняв облик тренера чемпионов Джо Уайдера, и ты с радостью бросился к нему в кабалу. Одумайся, Капралов! Одумайся, пока не поздно!

Кажется, уже поздно…

Одиночество чертовски угнетает. Особенно, если оно сопряжено с нелюбимой, монотонной и тяжелой работой. С бегом на десятку в полном обмундировании, например.

Чтобы не упасть духом, знал Филипп, нужно срочно чем-то занять голову. Песенку, например, спеть – без начала и конца, взяв за образец творчество народов Севера. Или речевку завести, в темпе бега. Раз-два, три-четыре; три-четыре, раз-два! Кто бежит? Я бегу! Бойко двигаю ногу!

Можно также прокрутить в памяти наиболее благостные события личной жизни. Вечером вчерашнего дня, скажем, было немало приятных моментов, а это как раз и рекомендуется настоятельно – повторное переживание положительных эмоций.

Помнишь, девочка, гуляли мы в саду?…

* * *

Первым делом, после маловразумительных криков радости, Генрик потащил Филиппа в столовую. Похоже, Легион поголовно был заражен страшным вирусом обжорства. Эпидемия булемии, не иначе!

За ними потянулась вся компания, занимавшаяся в спортзале.

– Знакомьтесь, – сказал спортсменам Генрик, – это мой армейский друг – Филипп Капралов. Целых полтора года беззастенчиво командовал мною, пользуясь должностным неравенством. Теперь сержант я, и он заранее проливает горючие слезы. Проливаешь, так? – насупился он грозно.

Филипп не без драматизма шмыгнул носом:

– Так! Горе мое велико, о могучий горбоносый вождь.

– Великолепно. Предостерегаю, друзья: у него чрезмерно раздутое самомнение, и он любит, чтобы его величали по отчеству. Верно, Капрал? – Он крепко хватил Филиппа по спине.

– А то?! – согласился Филипп. – Кто ж не любит? Вот и Карнеги писал…

– Писал, точно. Так вот. Пользуясь законным правом сюзерена, приказываю: звать вышеназванного гордеца, кому как понравится. При малейших возражениях – драть за уши! Особо чадолюбивые и милосердные могут просить об этом своего сержанта. Возражения? – Он грозно взглянул на Филиппа.

– Никак нет, мастер сержант! Не извольте сомневаться, буду рад любой кличке, – отчеканил Филипп. – Кончай, Генка, – попросил он другим тоном, – вдруг люди подумают, что я и в самом деле невыносимый моральный урод? А ведь я хороший!

– Совсем забыл, – добавил Генрик, – он еще и патологический хвастун. За что и люблю! Знакомься, Капрал, это мой взвод. Маловат, конечно, – с тобой всего две полных четверки, – но так уж здесь принято. Начнем, пожалуй, с руководства. Вот этот лысый фюрер – Бородач, мой заместитель, ефрейтор.

– Мы уже знакомы, – отозвался Бородач.

– Этого тщедушного карлика с мохнатым лицом зовут Павлом Мелким.

– Рад, – сказал лохматый здоровяк и едва не сломал Филиппу кисть, сжав, как слесарными тисками, не переставая притом широко улыбаться, и пояснил: – Мелкий – это фамилие такое.

– Сан и Дан, всем говорят, что братья.

Чрезвычайно серьезные близнецы-боксеры по очереди подали Филиппу крепкие руки. Александр. Данила. Он, разумеется, тут же забыл, кто из них кто. Впрочем, на груди у каждого легионера присутствовала табличка с именем.

– Наум. – Чернокудрый хазарин, специалист по объездке диких тренажеров, назвался сам.

– Рабинович?! – ляпнул неожиданно для себя Филипп.

– Хуже, – понурил голову Наум. – Значительно хуже. Березовский.

Мелкий, помрачневший было и побагровевший после внезапной и ничем не обоснованной черносотенской выходки Филиппа, облегченно расхохотался. Отсмеявшись, предупредил:

– Следи, парень, в другой раз за языком получше. Еще раз такое себе позволишь – закопаю! Уяснил?

– Вполне. Прости, – кивнул Филипп Науму. – Ей-богу, пошутить хотел, и только.

Тот примирительно махнул рукой: Не бери в голову.

– Вольдемар. – Голос последнего в списке представленных наемников, изящного, чрезвычайно подвижного белокурого красавчика был негромким и по-мальчишески хрипловатым. – Но я предпочитаю, чтобы меня звали Волком. – Он с вызовом взглянул на Филиппа. – В противном случае, бывает, обижаюсь.

– Волк – страшный человек, – зашумели сразу все, – хорошо, что он редко на кого обижается.

Страшный человек… Филипп прищурился. Теперь он знал, кто призывал Бородача к расправе над его задницей.

* * *

После потрясающе богатого обеда, способного травмировать изобилием и разнообразием блюд весь набор малых голландцев, перемежаемого обычными солдатскими приколами и незлобивыми матерками, взвод двинулся по своим кельям.