Читать книгу - "Мир сошел с ума - Greko"

Боже! Только этого мне не хватало! Выходит, в моем распоряжении всего четыре месяца?

(1) Упомянутый участник нападения Петерс — это никто иной, как Я. Х. Петерс, один из создателей ВЧК. Да, он участвовал в вооруженном сопротивлении лондонской полиции и в неудавшейся попытке ограбления ювелирного магазина. И есть версия, что он вообще был на главных ролях в этой истории.

(2) Инертность мышления полиции Лондона была тем более странной, если учесть, что незадолго до событий на Сидни-стрит два латвийских анархиста-еврея, Пол Хелфельд и Джейкоб Лепидус, устроили так называемое «тоттенхэмское безобразие» — кражу, завершившуюся погоней с ожесточенной перестрелкой, во время которой ворами было выпущено 400 пуль.

Глава 6

Зуб Троцкого и немного Модильяни

Все стремившиеся в Париж в начале XX века, выйдя из-под сводов любого железнодорожного вокзала французской столицы, испытывали одни и те же чувства — они ощущали себя провинциалами. Именно так подумали мы с супругой, когда покинули Сен-Лазар, прибыв на поезде из Гавра, и попали на бульвары на taximetre. «Париж — вся Франция. Нет, больше, — это весь свет», — уверяли нас рекламные листовки, и, черт побери, они не врали.

Конечно, я не дрожал от нетерпения в ожидании встречи и не зашелся от радости, когда она случилась. Все ж таки не впечатлительная русская барышня, произносящая с придыханием «О, Пари!». К тому же я прекрасно знал, что Париж танцует свое последнее танго, которое ему подарила бель-эпок — немного времени ему осталось до того, как он утратит титул столицы мира. Его пьедестал поколеблет Великая война, о которой мечтали французы-реваншисты, а нацистская оккупация окончательно добьет. И все же, и все же… Проникся! Про Олю и говорить не стоит — любимая просто выпала в осадок.

Не знаю, что ее больше всего поразило — она так и не призналась, чертовка, — а меня впечатлило, в первую очередь, безумное количество людей на улицах. Я побывал в этом времени в Москве, Петербурге, Гамбурге, Нью-Йорке, но нигде не видел такого столпотворения, разве что на Уолл- и Брод-стрит во время биржевой паники. Казалось, весь огромный город с его домами в 5–6 этажей, похожими на дворцы, все их жители вывалили в черные влажные ущелья, в которые зима превратила все эти роскошные в иное время рю, авеню и бульвары. Мне не требовалось насиловать воображение, чтобы сообразить, как все изменится весной, и даже сейчас, в унылую пору, электрическое освещение, играя с натертыми до блеска витринами, было способно сотворить чудо. Но куда спешили все эти люди — вот в чем вопрос? Мы оказались в по-настоящему большом городе, почти оглушенные грохотом колес тысяч экипажей, звонками отчаянных велосипедистов, криками разносчиков и газетеров, хлопаньем кучерских бичей, звуками рожков кондукторов омнибусов и несмолкаемым говором армии пешеходов, разбавленным хохотом и остротами.

— Почему в разгар рабочего дня на улицах столько народу? — спросил я водителя Renault AG-1 с помощью Ольги. Она всю долгую дорогу до Франции усиленно восполняла пробелы в своем французском, зачатки которого получила в детские гимназические годы до отъезда из России, и могла худо-бедно послужить мне переводчиком.

Это было непросто — о чем-то спрашивать водителя, ведь наше такси представляло собой гибрид кузова от фиакра и шасси с открытым всем ветрам водительским креслом. Чтобы задать вопрос, Ольге пришлось высунуться из бокового окна, рискуя потерять шляпу.

— Он говорит, — сообщила мне жена, — что любовь парижанина к улице объясняется жуткой перенаселенностью доходных домов, на улице или в кафе играют в карты или шахматы, говорят о политике и доходах от русских займов или просто болтают ни о чем — лишь бы не дома. Даже в такое холодное время. В квартирах ледяная стужа, а в кафе и кабачках можно погреться.

Наша машина, подпрыгивая на выбоинах в булыжной мостовой и пугая грохотом мотора лошадей и прохожих, двигалась сквозь старые кварталы правого берега в изменчивом свете стыдливо прячущегося за тучами светила. За окном проплывали громады доходных домов, потемневшие из-за косого дождя — каждое свободное пространство их стен было оклеено множеством объявлений и реклам. Сценки парижской жизни притягивали взгляд.

Вот переулок с ушлым шарманщиком, терзающим слух жильцов буржуазного особняка в надежде, что их терпение небезгранично и они предпочтут от него откупиться.

Вот торговец каштанами со своей жаровней — одинокий и несчастный, как апостол Фома, потерявший смысл жизни после смерти Учителя.

Вот уличный торговец в фантастической наряде и каске с перьями, беспрестанно жестикулирующий руками и ожесточенно орущий:

— Даром! Продаю даром! Разве 20 сантимов за такую вещь — это не даром? Отдам без денег, если докажите, что можно найти то же самое в магазине дешевле 20 су!

Рядом с ним толпился народ, ожидая своей очереди к дантисту. Тот принимал на высоком помосте, вырывая зубы без всякой анестезии. Как ни странно, страдания его пациентов лишь привлекали новых. Очередной вырванный зуб взлетал вверх, зажатый в орудии пытки, для демонстрации удачной операции. Толпа откликалась дружным «О, ля-ля!»…

(прием уличного дантиста)

Мы миновали Сену и свернули на набережную.

— Это был Новый мост, самый старый в Париже, — хихикнула Ольга, сверяясь с мишленовским справочником — никаких ресторанов и рекламы, только полезная информация для автовладельцев.

Машина, попетляв, выехала на новенький бульвар Распай, разделенный широкой пешеходной полосой и украшенный чахлыми платанами. Справа возвышалось помпезное здание универмага «Бон Марше», а слева, словно огромный лайнер, на проезжую часть надвинулось монументальное здание отеля «Лютеция». Сходство с кораблем, несмотря на множество виноградных гроздьев с проказниками-купидонами, было настолько очевидным, что я невольно вздрогнул. Вернулись спрятанные на задворки памяти мысли о «Титанике». А ведь нам именно сюда — ещё на «Летучей» нас заверили, что именно этот новенький отель выбирают состоятельные американцы.

Нам помогли покинуть такси подбежавшие «бои» с пышными усами и проводили в зону приема гостей — в уютный открытый зал-салон с зеркальным баром, где можно перевести дух после утомительного путешествия. Парижское солнце, словно устыдившись за зимнюю лень, вдруг вспомнило о роли греть и освещать — сквозь прорехи в тучах прорвались лучи и, пройдя сквозь цветной витраж в плоском потолке в стиле ар-деко, раскрасили фойе в лиловые тона. Оля широко раскрыла глаза и с чувством произнесла:

— Уютно!

Ее замечание решило вопрос с местом проживания, растопив мои сомнения. Уютно — это было то, что нужно после относительного комфорта круизной яхты.

Вскоре