Читать книгу - "Большие Песцовые радости - Инди Видум"

Я на всякий случай проверил еще раз на взрывные устройства — вполне могли одно снять, другое поставить, если случившееся было не халатностью, а диверсией. Но больше ничего криминального не нашел, поэтому мы наконец загрузились в самолет, а тот через несколько минут пошел на взлет. Глюк устроился у меня на коленях и с интересом таращился в окно.

— Илья, могу я тебя попросить? — внезапно сказал Шелагин.

— О чем?

— Не мог бы ты не обращаться ко мне Александр Павлович? Лучше папа или отец и на ты. К чему эта официальность? Она при посторонних еще как-то объяснима, но когда мы наедине…

Я мог бы ответить, что он сам виноват, что я считал своим отцом совсем другого человека. Но виноват ли? Кто знает, как поступил бы я на его месте: поверил бы любимой или целителям, которые в один голос утверждали, что у него не может быть детей. А после моего рождения Зимин вполне авторитетно заявил, что я — не Шелагин. История оказалась куда запутанней, чем виделась со стороны.

— Не обещаю так сразу, но попробую… отец.

— Спасибо. Тебе комнату у нас подготовили.

— Спасибо, но нет. У меня целый дом на двоих с дядей в Философском камне, а там лаборатории и мастерские. Лучше вы… ты к нам. Комнату подберем не хуже. Защита однозначно лучше.

Он рассмеялся.

— Я бы рад. Но мне слишком далеко добираться по утрам, а дел много.

— У меня примерно такая же ситуация. Долги по учебе придется закрывать. Мне их, конечно, могут закрыть по твоей просьбе, — я сделал над собой усилие и перешел на ты, — но это будет неправильно. Я могу сам сдать и сдам. Не нужно, чтобы говорили, что я учусь только благодаря фамилии.

— Тебе есть что на это ответить, — заметил Шелагин. — А разговоры такие пойдут в любом случае. Некоторым просто нравится говорить про других гадости.

— Зато я буду уверен, что под ними нет оснований. И те, кто учатся со мной, это подтвердят.

Кроме Бизунова, разве что. Подозреваю, что мой стремительный взлет вызвал в нем еще большее чувство вселенской несправедливости. Он теперь будет ревновать еще сильнее. И ведь не объяснишь ему, что Фурсова мне на фиг не сдалась. Разве что успокоится, если она переведется в Дальград? Ей же Верейск не нравился, мечтала отсюда уехать. Живетьевой нет, можно забыть про ее поручение и жить как хочется.

«Это она когда мечтала? Когда не подозревала, с кем учится в одной группе. А теперь она отсюда не уедет, помяни мое слово, — насмешливо хмыкнул Песец. — Более того, ваша группа в ближайшие годы начнет разбухать и разбухать. И вообще, Верейская академия алхимии станет самым популярным учебным заведением на то время, что ты там учишься».

Мне даже возразить было нечего, потому что слишком много людей из тех, с кем я был когда-либо знаком, внезапно вспомнили о моем существовании. А некоторые так вообще оказались навязчивыми до неприличия. Мой черный список в последнее время стремительно рос, потому что общаться с такими людьми не хотелось. Свой круг общения я подбираю сам. И из тех, кому все равно на мое происхождение. В эти выходные я планировал пригласить к себе Федю и Дашку. В конце концов, я им обещал. И сидр собственного приготовления у меня пока остался.

Глава 8

Первое, что сказал Олег, увидев Глюка:

— Это что?

— Это наша будущая последняя линия обороны, — ответил я, сообразив, что про щенка не рассказывал: встречи короткие, а по телефону такое не сообщишь. — Последний выживший из живетьевских собак.

Олег склонил голову и с сомнением сказал:

— Кажется, они выглядели по-другому. Более аристократично, что ли…

Глюк недовольно заворчал, и я снял с него артефакт изменения внешности, предварительно проверив, что кроме нас с дядей, больше в доме никого не было.

— Теперь похож?

— Теперь похож, но он еще маленький. Кто знает, в кого вырастет.

— Я его, считай, из питомника взял. Живетьевы кого-попало там не держали.

— Ха. Из питомника? Скорее, с его руин.

— В точку, именно с руин. А где дядя Володя?

— Они к себе вернулись. В смысле к Лизе. Володя сказал, что нет идиотов нападать на родственников будущего императора. Особенно таких, через которых надавить на Шелагиных не выйдет.

Отчасти он был прав: он не был близок шелагинской семье, а меня пока в расчет не особо принимали. Да и безопасней сейчас не рядом со мной. Потому что меня-то фиг достанешь, а вот тех, кто будет поблизости, может и задеть.

— Со щенком что делать будешь? Он мелкий, его на улицу нельзя.

— И не собирался на улице держать. К себе в комнату возьму. Иногда буду его на тебя оставлять.

Олег посмотрел на щенка с ужасом.

— На меня? На меня нельзя. Я же картины пишу. Он может надышаться дряни всякой и заболеть. Кстати, я картину продал, представляешь?

— Когда ты успел? — удивился я. — Какую картину и кому? Ты же портреты Ольги Шалеевой писал? Ей, что ли?

Олег смутился.

— Нет, конечно. Ей я подарил. Но благодаря ей. Она предложила отвезти в галерею и выставить на продажу хоть одну. Я специально под это дело нарисовал. Смотри.

Олег раскрыл на телефоне фотографию собственной картины. Вдохновлялся он пейзажем Изнанки и группой камнеплюев, которые вели обстрел в сторону зрителя. Выразительное получилось зрелище. И кажется, я знаю его источник: видео с моей камеры.

— Здорово, — признал я.

— Вживую еще впечатляюще получилось. Покупатель сказал, что, если будет серия, купит всё, — возбужденно бросил Олег.

— Сразу возникает вопрос, а не продешевил ли ты…

«А у меня возникает другой вопрос, куда серьезнее…»

— Оценивала галерея. Художник я неизвестный…

— Это пока. С твоим талантом ты непременно выбьешься в лидеры.

— До этого еще работать и работать, — махнул рукой Олег.

Песец нетерпеливо переступил всеми лапами, привлекая мое внимание.

«И наполнять нашу картинную галерею, в замке».

— Здесь некоторые напоминают о своем портрете. Очень настойчиво напоминают, знаешь ли.

— Да я бы рад. Но как я буду рисовать портрет, если не знаю, как наш символ рода выглядит? Боюсь ошибиться. Песцы,