Читать книгу - "Млечный Путь, 21 век, номер 4 (49), 2024 - Кирилл Николаевич Берендеев"

Ой! - Болтон врезался в прохожего. Так торопился к дверям штаб-квартиры, что чуть не сбил его с ног. Его "ой!" было не столько от неожиданности или испуга, скорее, это у него извинение.

- Ничего страшного, - доброжелательно улыбнулся прохожий и выплюнул себе на ладонь зуб.

Он был высокий, и Болтон, получилось, ударился об его передние зубы лбом.

- Я оплачу протезирование, - принялся успокаивать его Болтон.

- Что вы, что вы, - прохожий улыбнулся еще доброжелательнее. - Через две недели у меня вырастет новый, - выбросил зуб в урну, не дав Болтону разглядеть его. Корень зуба, как показалось, был измазан какой-то жидкостью неопределенного цвета.

Болтон оценил чувство юмора пострадавшего. Сам бы он на его месте вел себя по-другому. Начал было ему объяснять, что недоразумение случилось оттого, что он, видимо, за годы, проведенные в звездолете, отвык от перемещения в открытом пространстве, не чувствует ни расстояния, ни дистанции и не соизмеряет собственную силу.

- Что это у вас? - перебил пострадавший, указывая на его лоб.

Столько тревоги за него, столько заботы и в интонации, и во взгляде. Неужели на Земле теперь такие нравы или же просто сейчас он травмировал необыкновенно отзывчивого и чрезвычайно доброго человека? Болтон провел пальцами по своему лбу:

- Кровь. Совсем немного. Чисто символическое рассечение, - успокаивал он прохожего.

- Кровь? - встревожился тот.

- Ерунда. Сейчас прысну разок антибактериальным спреем.

- Значит, вы человек?! - прохожий стал насторожен и мрачен настолько, будто отменял все свои прежние адресованные Болтону улыбки.

- Ну да, - опешил Болтон.

Прохожий заспешил прочь.

У входа в штаб-квартиру неброская вывеска: "Музей палеонтологической и современной антропологии". А куда же переехало НАСА? Сейчас он зайдет и спросит. И что, ему назовут новый адрес, он поедет, и начнется всё то, что должно быть, когда астронавт возвращается из нерядовой, можно сказать, эпохальной для Земли экспедиции? Нет, конечно. Его никто не встретил на космодроме не из-за того, что национальное агентство куда-то там переехало.

- НАСА? - переспросила высокая, выше него, хрупкая девушка с бейджиком "Нэнси. Гид-экскурсовод". - У нас есть экспозиция, посвященная истории этой организации. От создания до закрытия. Но я бы вам рекомендовала начать с первых залов, мы как раз обновили нашу коллекцию реконструированных скелетов всех известных на сегодняшний день видов проточеловека.

- НАСА, пожалуйста, - Болтон едва мог справиться со словами и голосом. - А австралопитеков и синантропов посмотрим потом.

Нэнси проводила свою экскурсию вдохновенно. И эти ее восторженные, огромные глаза, и копна каштановых волос. Но ему, тысячу лет не видевшему живую женщину, сейчас не до ее обаяния. Что стало с НАСА?

Экспозиция была большая, подробная. Он, как оказалось, далеко не всё знал об истории организации. Но здесь не было ответа, почему национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства прекратило свою работу. И вдруг мысль: точно так же в этом музее ему не ответят, почему вымерли австралопитеки и синантропы.

Маленький стенд в самом углу, табличка: "Неизвестные астронавты конца ХХI-нач. ХХII вв.". И фото, чуть было не пропустил его. На фото он?! Да-да, он! Двадцатилетний. Никакой он еще не астронавт здесь. Студент колледжа. И с ним на снимке Джо Гауб, Нил Браун, Крис Хендерсон. И Кэти. Кэти, которая еще не знает, что станет его женой. Они все бредили космосом. Но получилось так, что астронавтом стал только он, Болтон. Как сложились их жизни? Он узнает. Кэти! наверное, прожила другую жизнь после него, Болтона. Хочется верить, что жизнь эта была у нее счастливой и долгой.

- Просто у Земли сменились приоритеты, - Нэнси наконец ответила на его бессчетные вопросы о судьбе НАСА.

Она сказала "у Земли", но не "у человечества". Но стоит ли ловить ее на слове, скорее всего, случайном. Конечно, случайном! Надо ли доводить себя здесь до паранойи?

- Необходимые для функционирования земной цивилизации работы в ближнем космосе, конечно же, осуществляются, но не более, - поясняет Нэнси. - Что же касается старых программ исследования и освоения дальнего космоса, на сегодняшний день они не востребованы. Но Земля выполняет перед экипажами кораблей прежние, взятые еще человечеством обязательства.

Как ни был он потрясен услышанным, опять же заметил эту проскользнувшую у нее разницу между Землей и человечеством. Она явно пытается свести к минимуму употребление слова "человечество". Речь сейчас о чем-то судьбоносном и важном, о его жизни, наконец. О том, имело ли смысл всё, чем он занимался эту тысячу лет, или же всё обесценено и жизнь его потрачена зря. А она говорит об этом языком экскурсоводческих штампов. Пусть и произносит их с неподдельным энтузиазмом. Он уже два часа здесь и по-прежнему единственный посетитель. Никого особенно не интересует история человечества от синантропа до неизвестного астронавта конца ХХI-начала ХХII веков.

- Прошу вас в следующий зал, - улыбнулась Нэнси.

- Здесь начинается история симбиоза человека и компьютера, - говорит Нэнси в следующем зале. - Человек получил немыслимые для него ранее, фантастические возможности, а компьютер перестал быть только техникой.

"Знаю, знаю. Еще на втором курсе колледжа в мой мозг был инкорпорирован процессор, - думает Болтон. - Вскоре подключу его к нынешней сети и стану полноправным современником Нэнси".

- А здесь, - они с Нэнси уже в новом зале, - люди вступили в эпоху генно-модификационной революции. Удвоилась продолжительность жизни. Побеждены рак и Альцгеймер, - название болезней она произнесла, явно напрягая память, как если бы Болтон пытался сейчас вспомнить, что они там проходили в школе по литературе Древнего Востока. Кажется, что-то о Гильгамеше, да? - Они вообще перестали болеть, - продолжила Нэнси и тут же исправила "они" на "люди".

А он вот покинул Землю до революции, до модификации. Он болел и будет еще болеть, куда деваться. И по возрасту, конечно, он уже не подходит для каких-либо генетических манипуляций и трансформаций, ждет ли его онкология, или деменция, или же какое-нибудь их творческое сочетание - одному Богу известно. "Впрочем, думаю, Ему всё равно". Но почему об этой величайшей и долгожданной революции Нэнси говорит без должного пафоса? Даже как бы с печалью. Сдерживает эту печаль, дабы не навязывать свое мнение экскурсанту? Или он опять накручивает, фантазирует на ровном месте? Так, кажется, говорили раньше? А может, и не говорили. Он же не помнит даже куда как более важные вещи.

- Видимо, это вершина, достигнутая человечеством, - какая-то новая