Читать книгу - "Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба - Макс Мах"

– Без «но»! – Карла была решительна. Она всегда была решительна и всегда умела настоять на своем, зеленоглазая Карла Ругер. – Или это сделаешь ты, или какой-нибудь грязный илимский негодяй! Ты хочешь, чтобы моим первым мужчиной стал насильник?

От ее слов Карлу стало нехорошо. Это был ужас, вошедший в него через уши со звуками ее голоса и мгновенно затопивший его сознание. С такой точки зрения на осаду города Карл еще не смотрел, но теперь он увидел картину будущего поражения во всех подробностях, и его затошнило.

– Что… – пролепетал он, не в силах справиться с охватившим его чувством, в котором смешались страх, жалость и отвращение. – Что ты такое говоришь, Карла?!

– Не будь слюнтяем, Карл! – потребовала девушка. – Будь мужчиной!

Ее полные губы разошлись в улыбке, открыв белые, как сахар, ровные и острые зубы. В ее зеленых глазах кружили хороводы демоны страсти и смерти.

– Ты что, не знаешь, что случится, когда войска короля ворвутся в Линд?

Ее голос звенел от возмущения, но в нем не было страха. Он ударил Карла, как плеть, и Карл очнулся, ощущая стыд за свою слабость, проявленную перед Карлой. Но он быстро взял себя в руки, глубоко вздохнул, облизал губы и посмотрел на Карлу, не пряча взгляда.

– Говори! – приказала она, встретив его взгляд, и повела плечами. Она знала, что делала. От этого движения плавно качнулись ее большие груди, и увидевшего это чудо Карла обдало жаром.

– Ты красивая, – сказал он, чтобы не молчать.

– Дальше! – Карла была неумолима.

– О чем? – В самом деле, о чем он должен был говорить? И зачем?

– Начни с лица, – предложила она медовым голосом. – Тебе нравится мое лицо?

– У тебя очень красивые глаза, – сказал Карл.

Начав говорить, он почувствовал неожиданное облегчение, а через секунду уже забыл обо всем на свете, рисуя словами портрет Карлы. Карл был точен в деталях и выразителен в сравнениях. Он был честен, говоря только о том, что видел, и так, как видел это он. Он презрел запреты, вернее – напрочь о них забыл, подробно описывая то, о чем и упоминать-то вслух было не принято. А потом слово стало делом, и Карл узнал, какие у нее мягкие и податливые губы; ощутил, как ложится в ладонь горячая и упругая грудь девушки, понял, о чем говорят поэты, сравнивая кожу женщины с атласом или шелком, удивился, почувствовав, какой жар скрыт внутри Карлы. Но все это случилось до того, как Карл растворился в потоке своей и ее страсти. Тогда исчез мир, и слова потеряли смысл, и разум отступил, освободив поле боя чувствам.

Через несколько часов, оставив разнеженную Карлу на сеновале, он возвратился в дом, коротко взглянул в глаза отца, сидевшего в кресле у кухонного стола, на котором Магда готовила обед, опустился перед ним на колени и поцеловал Петру руку. Ничего не было сказано, но Магда заплакала, а Петр нахмурился, но тоже ничего не сказал. А Карл, встав с колен, пошел в комнату родителей, открыл отцовский сундук и достал оттуда старую кольчугу и широкий солдатский меч. Через час он был уже на южной стене. Там, на стене, он и встретил тот рассвет.

На востоке вставало солнце, а по земле стлался низовой туман, и из этого белесого холодного марева бесшумно выходили идущие на приступ илимские солдаты. Это называлось генеральным штурмом. Так сказал старый десятник, стоявший на стене недалеко от Карла, но слова, которые так любил Карл, слова, которыми он умел рисовать точно так же, как углем и красками, слова больше ничего не значили. Его душа была уже в бою. Все остальное, что приключилось с Карлом в этот день, стало всего лишь продолжением того, что уже состоялось в его душе в ночь перед боем. Не было ни страха, такого простительного перед лицом воплощенного ужаса войны, ни робости. И пьяного азарта юности, не ведающей смерти, не было в помине. Все, с кем он дрался в тот день, были для него не вражескими солдатами и не вооруженными людьми, способными и желающими его убить. Они не были даже врагами, в том смысле, в котором они являлись врагами для всех жителей города Линд. Они – мужчины, которые пришли для того, чтобы изнасиловать Карлу, и этого ему было вполне достаточно. Образ, возникший в его душе после слов Карлы, по-прежнему стоял перед глазами даже теперь, когда он дрался на стене с идущими на штурм илимскими солдатами. С тем большей сноровкой разил он их своим мечом.

Первого илимца Карл убил в половине седьмого утра, последнего, в этот день, – в вечерних сумерках. Он начал бой зеленым новичком, впервые выставившим свою жизнь против чужой жизни, а закончил – ветераном, на которого с уважением, восхищением или ужасом смотрели другие защитники стены. Его хладнокровию могли позавидовать и гораздо более опытные бойцы. Его способности, которые с ранних лет развивал Петр Ругер, раскрылись наконец со всей своей впечатляющей силой. Карл был неутомим и смертоносен. И он не ведал жалости.

Вечером, после боя, когда защитники стены расселись у костров, чтобы согреться, отдохнуть и поесть, люди гораздо старше его по возрасту обращались к нему уже не иначе как «мастер Карл». А за глаза его прозвали Бойцом, потому что, как оказалось, в этом и заключалась его суть.

Королевские войска так и не смогли взять город. Линд выдержал полуторамесячную осаду и восемнадцать штурмов. Потом подошли союзные войска, и король отступил. А Линд праздновал победу. Карл целый день танцевал и пил вино в трактирах и на площадях веселого Линда, а ночью неистово любил Карлу. Их общее безумие достигло предела возможного, а может быть, и перешагнуло его. Во всяком случае, если кто-нибудь в доме Петра Ругера или в домах его соседей еще не знал об этом прежде, теперь крики Карлы и рев Карла уже точно перебудили весь квартал. Тем не менее, ни отец, ни приемная мать ничего ему не сказали, когда утром он прощался с ними на пороге дома, в котором прошла вся его прежняя жизнь. А ведь в этот день, солнечным победным утром, шестнадцатилетний Карл Ругер прощался со своим домом и своим городом навсегда. Он почувствовал это тогда так отчетливо, что сжало грудь и просыпалась соль по ту сторону глаз. И, прощаясь с родителями, он уже доподлинно знал, что дороги назад нет и не будет. Так оно на самом деле и вышло. Длинные дороги вели его по миру, и не раз и не два возвращался он в иные места, где бывал или жил прежде, но в Линд он не вернулся никогда.