Читать книгу - "Волнолом - Владимир Прягин"

Фон Рау проснулся около девяти. Выпил чаю и снова отправился в кабинет, чтобы дочитать рукопись.

Ночью ему привиделся весьма любопытный сон. Генрих словно бы сам пережил все то, о чем успел прочесть накануне. Сон был подробный, поразительно яркий, насыщенный запахами. Даже теперь, после пробуждения, чудилось временами, что ноздри щекочет пыль, поднятая с дороги горячим ветром, и пот стекает по лбу.

Приснились, правда, и такие детали, которых не было в тексте. Например, полуобморок у развилки, когда барона окружил мрак. В рукописи ни о чем подобном не говорилось, и Генрих решил, что эта сцена порождена его собственным подсознанием. Такая вот реакция на события вчерашнего вечера, когда ему привиделись чернильные тени в комнате.

Итак, если верить тексту, барон до своего отъезда в столицу навестил девушку еще дважды. Та оказалась отнюдь не глупа, и беседы с ней запомнились аристократу надолго. Надо полагать, беседами дело не ограничилось, но эту тему автор деликатно обходил стороной. Впрочем, не нужно быть гением, чтобы сложить два и два. Травница из рукописи – это мать убитого аптекаря. А Роберт фон Вальдхорн, вероятно, его отец, не признавший ребенка официально, но помогавший деньгами.

Что это дает для расследования? В практическом плане – не так уж много. Разве только подтверждается версия, что убийство имеет отношение к высшему свету.

Барон – фигура весьма и весьма известная. Шутка ли – многолетний советник нынешнего монарха. Проблема в том, что советник этот умер года два или три назад, и расспросить его уже не получится.

Остальные же главы рукописи, с которыми Генрих ознакомился после завтрака, ничего интересного не добавили. В них не содержалось ни малейших намеков на связь с чередой смертей.

Опять тупик? Ну и ладно. Ему-то, Генриху, что за дело? Он выполнил все, что от него зависело, а дальше пусть начальство ломает голову. Пора звонить генералу.

Надо прикинуть только, о чем конкретно докладывать.

Значит, историю с бароном и травницей можно изложить как есть.

А вот что касается «фаворитки»…

Про письмо, полученное вчера от нее, упоминать, пожалуй, все же не стоит. Иначе возникнет резонный вопрос – с чего это предполагаемая преступница переписывается с Генрихом? И объясняй потом, что сам он – ни сном ни духом. Все равно не поверят, а могут и под замок посадить.

Но и совсем промолчать о «фаворитке» нельзя. Просто нужно правильно сформулировать.

Рассудив так, он снял трубку телефонного аппарата. С генералом соединили сразу. Тот выслушал пересказ отрывка из рукописи, потом пробурчал:

– Отец жертвы – королевский советник? Только этого не хватало.

– Да уж, клубок завязался.

– Будем распутывать. И думать, кто здесь может помочь.

– А сам автор рукописи? Вы собирались его найти.

– Нашли. Расспросили. Он тоже не понимает, почему вдруг профессор Штрангль заинтересовался его работой – именно сейчас, в эти дни. Говорит, что рукопись много лет пылилась на полке, и никто о ней даже не вспоминал. Похоже, искренне расстроен смертью профессора. Уверяет, что всегда уважал его, хоть и был вечным оппонентом.

– А в доме Штрангля улики так и не отыскались?

– Реальных зацепок нет. Правда, появился один интересный штрих, когда немного отфильтровали засветку. Эксперты теперь считают, что отсвет убийцы – скорее женский.

«Ага!» – подумал Генрих, а вслух сказал:

– Женский? Тогда есть одна догадка. То есть не догадка даже, а так – попутное замечание. На столе у профессора лежал фолиант, открытый на странице со старым фото…

– Вы про ту брюнетку, что на балу? Мы на нее обратили внимание, когда сопоставили снимок и последнюю пометку в блокноте. Пытаемся выяснить, что за дама. Пока безуспешно.

– Да, я тоже попробовал. Списался вчера с историками. Никто про нее не знает. Странно, правда?

– Еще бы. Причем у меня такое чувство, что я ее где-то видел, но не могу вспомнить, при каких обстоятельствах. А ведь на память я никогда не жаловался. В общем, даму мы ищем и очень хотели бы побеседовать. – Судя по интонации, генерал усмехнулся. – Я ее даже в подозреваемые готов записать. Хотя бы чисто условно, ввиду отсутствия других вариантов.

Генрих мысленно похлопал в ладоши. Спросил:

– От меня что-нибудь еще требуется?

– Пока нет. Если что, я с вами свяжусь. Рукопись отдадите нашему сотруднику. Он сейчас в вашем городке по делам, так что заглянет в полдень.

– Как скажете, Теодор. До свидания.

Генрих положил трубку и задумался – что за дела у сотрудника «тройки» в тихом предместье? Хотя да, ведь тут расположен факультет светописи… Собственно, именно по этой причине он здесь поселился, когда еще занимался преподаванием.

Ладно, до полудня осталось уже недолго, а потом можно выбросить контору из головы. И собираться на встречу с зеленоглазой библиотекаршей.

За ночь небо очистилось. Его лазурную ткань скрепляла золотая запонка солнца. Деревья, обсыпанные инеем, замерли неподвижно, будто позируя, – ветер не решался вздохнуть, чтобы не испортить картину.

Мороз заметно усилился. Генрих опять порадовался, что в свое время приобрел у заезжих купцов из Зимней империи полушубок, скроенный по тамошней моде: толстая дубленая кожа на меховой подкладке. Полушубок этот смотрелся, правда, несколько экзотично, зато уж и грел на совесть.

Ехать на этот раз было куда веселее, чем накануне, когда его ожидал генерал. Солнце, разогнавшее мглу, вымело заодно и самые мерзкие из вчерашних воспоминаний. Генрих, сидя в вагоне, лениво смотрел в окно на седые поля и посеребренные перелески. А выйдя на столичном вокзале, даже не оглянулся на пакгауз, за которым вчера нашли растерзанный труп.