Читать книгу - "Последнее желание - Судзуми Судзуки"

Такси остановилось перед домом. Когда я, пошатываясь, вышла из машины, небо уже совсем просветлело и наступило утро. Осенний воздух был свежим и прохладным, будто начался новый месяц. Моя поясница замерзала в короткой кожаной куртке, и я пожалела, что не надела шарф.

Обойдя дом, я толкнула тяжелую дверь на парковке и поднялась по боковой лестнице на третий этаж. Я думала, что моя походка будет тяжелой, но поднималась я легко, только глухо стучали каблуки. Я привычно всем весом навалилась на тяжелую дверь в коридор, и послышался знакомый скрип. Когда я возвращаюсь домой ночью, то сразу вставляю ключ в замок и поворачиваю его налево до того, как дверь захлопнется. Но в этот раз мои руки были заняты. Я тихо стояла, молча слушая, как медленно закрывается дверь. Теперь я впервые слушала этот звук. Поставив на пол пакет и открыв сумочку, чтобы достать ключ, я вставила его в замок, повернула налево и услышала щелчок замка. Теперь я не воспринимала скрип двери и щелчок замка как нечто связанное единым ритмом и не воспринимала их как что-то неприятное.

Я подняла пакет с пола и занесла его внутрь. Сбросив с распухших уставших ног одну за другой туфли, оставила их у входа и пошла в ванную, так и не сняв ремешок сумки. Отражение в зеркале выглядело уставшим, кожа казалась несвежей. Я не ела почти сутки, поэтому мне ужасно хотелось чем-нибудь перекусить. Вымыв руки с мылом, я вытерла их вчерашним полотенцем и разложила все, что хотела, на низком столике.

Я зажгла сигарету и вдохнула дым, после чего голова слегка закружилась. Взяв неоткрытую пластиковую бутылку, я открутила крышку и жадно принялась пить зеленый чай. В замерзшей пояснице появилась глухая, тупая боль.

После проведенной у хоста ночи, когда я вернулась домой из больницы, у меня начались месячные. Так часто бывает, что после секса у меня начинаются месячные. Первый и второй день у меня страшно скручивает живот, из меня вытекает много крови, и хотя сегодня уже четвертый день, боль все еще не проходит. Мои месячные приходили нерегулярно вплоть до двадцати лет, но потом я догадалась, что если заниматься сексом с кем-нибудь хотя бы раз в месяц, то цикл будет точен, как часы. Я ни с кем не спала после смерти Эри, даже с клиентами из бара, поэтому, наверное, это была реакция на секс с хостом.

Наконец, докурив, я поставила рядом все, что было у меня в руках: бумажный пакет и две сумки с мамиными вещами. Я могла бы выбросить хотя бы ее зубную щетку и кружку. Наверное, мне стоило сходить в ту квартиру с видом на реку и сделать там уборку, но вряд ли там могло найтись что-то нужное, что следовало бы положить к ней в гроб. Мама не любила копить вещи. В бумажном пакете лежал маленький букет от массажиста из госпиталя, который навещал маму. Я подтянула сумку, в которой лежали необходимые маме для работы вещи.

Вчера мама не спала в палате. Когда я зашла к ней, она еще спала, так что я не могла уйти. Она больше ничего не говорила, давление и температура упали, и теперь она жутко, страшно дышала. Время от времени в палату заходили доктор и медсестра, измеряли давление, сообщали, что показатели совершенно несовместимы с жизнью, и затем уходили обратно. Иногда приходила только медсестра – один раз она откачала мокроту, но теперь она просто проверяла мамино состояние. Мы ждали наступления смерти.

Я сжала ее руку, и она сжала мою в ответ, посмотрев на меня прямо. Я смогла разобрать, что она хотела что-то сказать, только по ее прерывистому дыханию. Когда я отпустила руку, ее дыхание стало еще громче, поэтому я снова взяла ее. Паузы между вдохами становились все протяженнее, медсестра ждала где-то рядом у двери. Вряд ли мама собиралась поведать мне какую-то тайну, так что медсестра вполне могла войти в палату. Мама сделала громкий вдох, и ее дыхание остановилось. Сделав пару шагов, медсестра хотела что-то сказать, но мама снова вдохнула. И это оказался ее последний вдох – шаги медсестры отвлекли меня, и когда я снова перевела взгляд на маму, то увидела перед собой лицо мертвого человека.

Борясь с желанием броситься в туалет, я слушала, как медсестра констатирует смерть, и вышла в туалет в холле, а не в палате, оставив ее ухаживать за телом. Я торопилась, поэтому, выйдя из кабинки, обнаружила, что у меня широко распахнуты глаза, как после целой таблетки в клубе. Но в больнице я ничего не принимала, а до этого всего лишь выпила энергетик. Может, мое тело как-то впитало те лекарства, которые принимала мама? Я выглядела ужасно.

Вернувшись, я обнаружила, что мое отражение в зеркале посвежело. Хотя глаза все еще походили на тарелки, синяки под ними и пятна век были не настолько темными. Подумав, что мама, скорее всего, не открывала сумку, пока была в больнице, я с силой дернула за молнию, поскольку знала, что сумка была набита до отказа, но та открылась совсем легко и плавно. Внутри были тетради, канцтовары, книги, ноутбук, зарядка – видимо, ноутбук следовало подзарядить перед тем, как включать.

Первая открытая мной тетрадь была не такой уж и старой: судя по дате, мама начала ее вести, зная, что скоро умрет. Иногда мамин почерк было трудно разобрать, но я смогла прочитать большую часть текста. На каждой белой нелинованной страничке было несколько строк, иногда просто какие-то черновики. Кое-где были явно заголовки, короткие, но походившие на стихотворения. Кое-что напоминало тексты песен. Возможно, они были сочинены мамой, но при этом многие из них совсем не походили на ее тексты. Кое-где были нарисованы коты. Но ведь ни у нее, ни у меня никогда не было кошек.

Я листала страницу за страницей, и меня удивляли указанные даты. Когда мама жила у меня, она все время спала на футоне или лишь едва прикасалась к еде; она была так слаба, что с трудом могла дойти до туалета – но при этом стихотворений за это время было много. Она ведь тогда сказала, что хотела бы остаться у меня, потому что не хочет заканчивать стихотворение в больнице. Но я-то думала, что у нее едва остались силы на простые, бытовые вещи и что стихи были только предлогом, а на самом деле