Читать книгу - "Охота на сопках Маньчжурии - Владислав Юрьевич Морозов"

его сделали ответственным за один из компонентов пресловутой «противолодочной обороны» порт-артурского внутреннего рейда.

Я, изобразив удивление, спросил: а разве у японцев есть подводные лодки?

Ну я-то как раз знал, про что спрашиваю. У японцев никаких подводных лодок тогда в природе не существовало. У русских тоже всё было в основном на уровне гениально-непонятых прожектов. Но тем не менее обе воюющие стороны отчего-то вполне допускали наличие друг у друга подводных лодок, и с самого начала войны при малейших минных подрывах кораблей и наши, и вражеские эскадры начинали хаотично палить по морской глади, всаживая в волны снаряд за снарядом. Было написано множество пространных инструкций и директив по противолодочной обороне, по своему содержанию крайне смешных даже по меркам Первой мировой войны.

Правда, российский флот всё-таки успел завести себе штук семь подводных лодок американского производства, от пронырливого американского производителя Джона Холланда (крайне несерьёзных по нынешним понятиям посудин, похожих в надводном положении то ли на галоши, то ли на перевёрнутые вверх дном селёдочницы, водоизмещением аж по 105 тонн, с экипажем из 22 человек и вооружением из пары весьма несовершенных торпед), – «Форель», «Сом», «Дельфин», «Касатка», «Налим», «Скат» и «Граф Шереметев», в сентябре 1904 года доставленных по железной дороге во Владивосток. Три эти примитивные субмарины, а конкретно – «Сом», «Дельфин» и «Касатка», в феврале-апреле 1905 года даже сделали несколько боевых выходов на ближние подступы к Владивостоку, и подлодка «Сом» при этом вроде бы выходила в атаку на японские миноносцы, слегка попугав команды последних, чем всё и ограничилось. Сами японцы под самый конец войны тоже прикупили несколько абсолютно аналогичных холландовских лодок, но они в тогдашней морской войне не поучаствовали даже чисто символически. Ну а в самом Порт-Артуре и вокруг него, насколько я знал, подлодками и вовсе не пахло. То есть, конечно, пишут в разных сомнительных книгах и дуропедиях о каких-то там российских Левшах-энтузиастах, но это всё-таки скорее от лукавого, на уровне сказок и городских легенд…

Ну а Зиновьев ответил мне, что, конечно же, нет, но мало ли? Если в мире существуют какие-то подводные лодки, то почему бы им не оказаться и здесь, в Порт-Артуре, или возле него? «Гениальной» разведке (которая в ту войну по факту просрала всё, что можно, и даже то, что нельзя) и не шибко умному начальству (на почве старческой бессонницы и несварения желудка) порой может померещиться всякое – не подводные лодки, так воздушные шары. По словам лейтенанта, на организацию этой самой «противолодочной обороны» (сопровождавшейся, как тогда было принято, обширной бюрократической перепиской) покойного адмирала Витгефта подвигла в основном гибель броненосца «Петропавловск», в числе причин которой подозревали и происки вражеских подводных лодок. При этом мой собеседник усмехаясь сообщил, что до сих пор не знает, кому он должен реально подчиняться, поскольку за руководство «противолодочной обороной» в Порт-Артуре шла перманентная бюрократическая борьба между заведующим морской и минной обороной крепости контр-адмиралом Лощинским и заведующим местными береговыми командами флота контр-адмиралом Матусевичем-Первым…

В общем, лейтенант Зиновьев уже более двух месяцев, в рамках этой самой «противолодочной обороны», отвечал за визуальное наблюдение, руководя командой в составе двух десятков матросиков и пары унтеров, которые, сменяясь, сидели на импровизированных постах и обозревали водную гладь гаваней на предмет возможного обнаружения перископов, глазами и в бинокли. Реально, по словам лейтенанта, его подчинённые во время этой службы по большей части ловили рыбу. Если в пределах видимости вдруг появится перископ, полагалось объявлять всеобщую тревогу и вызывать на помощь миноносцы. Ну а сама гоп-команда Зиновьева должна была грузиться на несколько шлюпок и два паровых катера и в соответствии с сочинённой кем-то из штабных крайне «жизненной» инструкцией подплыть к перископу, ухватиться за него и что есть мочи тащить вражескую подлодку на мелководье, к ближайшему берегу. Ну а если подобное не получится – рубить перископ нещадно, для чего, по положениям той же инструкции, иметь в шлюпках и катерах топоры!

Я спросил: и как оно? Успешно?

Лейтенант, невнятно ругнувшись, ответил, что, честно говоря, никак. Непосредственное руководство «героическими противолодочниками» он возложил на унтеров, которые с этим вполне справлялись, а сам, поскольку особым желанием отправиться на сухопутный фронт он не горел, да и шансов на это у него было мало (там требовались прежде всего артиллеристы, а он по специальности минёр), пребывал в состоянии затяжной меланхолии. Как я понял, сопряжённой с извечным российским средством от всех невзгод, то есть винопитием и карточной игрой. И тут вдруг, на его счастье, из ниоткуда появился я – свежий человек, с которым можно хоть о чём-то поговорить.

Наконец мы пришли к нему на квартиру. Зиновьев жил в принадлежавшем какому-то местному «купчишке» по фамилии Налимчук одноэтажном деревянном домишке на улице с названием Трактовая, с удобствами во дворе, разделённом надвое. Две комнаты занимал мой новый знакомый, а вход из сеней во вторую половину дома оказался заперт на висячий замок. Там раньше квартировал некий пехотный поручик Тридцатко, серьёзно раненный на каком-то из фортов при отражении очередного недавнего штурма. Если верить Зиновьеву, в данный момент сей поручик лежал в лазарете и дальнейшая его судьба выглядела предельно туманной.

– Здравия желаю! – услышали мы, и на крыльце возник облачённый в опрятные клеша и фланельку молодой круглолицый матрос со светлыми усиками на простонародно-хитрой физиономии. Как оказалось, матроса звали Пётр Собакин, но лейтенант предпочитал звать его просто Петька. При Зиновьеве этот Петька исполнял обязанности денщика, то есть, как это тогда было принято у господ офицеров, фактически «прислуги за всё». Стало быть, статус этого матросика примерно соответствовал бравому солдату Швейку из ещё не написанного одноимённого романа (хотя в 1904 году Ярослав Гашек уже помаленьку юморил, пописывал и даже стихоплётничал, но в России он тогда был неизвестен, от слова «совсем») при персоне фельдкурата Каца или поручика Лукаша. Не знаю, насколько было оправданно в условиях войны и осады держать в подобном качестве этакого здоровенного лба, но лейтенант охотно объяснил, что нанимать гражданскую прислугу из числа русских для таких, как он, выходит дороговато, местным китайцам он, как и большинство господ офицеров, не доверяет, а оставшихся без дела и кораблей матросов в Порт-Артуре сейчас так или иначе хватает.

В общем, лейтенантское жилище выглядело вполне себе по-холостяцки. Нет, то есть там было относительно опрятно, но чистые занавески на окнах и подметённый пол странным образом сочетались с несколькими забытыми по разным углам пустыми бутылками тёмного стекла. Берлога Зиновьева включала «гостиную» с круглым столом, старомодным комодом, несколькими стульями и диваном, а также меньшую