Читать книгу - "Алмазные псы - Аластер Рейнольдс"

Фелка была результатом неудачного эксперимента сочленителей по воздействию на внутриутробное развитие мозга, ребенком, обладающим скорее машинным, нежели человеческим, мышлением. Когда Клавэйн впервые встретился с ней в Гнезде Галианы на Марсе, девочка была полностью сосредоточена на труднопостижимой бесконечной игре – управляла хрупкими процессами самовосстановления терраформирующей системы, известной как Великая Марсианская Стена, за которой и скрывалось Гнездо. Люди ее не интересовали, она даже не различала их лица. Однако перед самой эвакуацией Гнезда Клавэйн спас ее, рискуя собственной жизнью, хотя Галиана и уверяла его, что милосердней будет позволить девочке умереть. Привыкая к жизни в сообществе Галианы, Клавэйн поставил перед собой цель помочь Фелке развить скрытую в ней человечность. Постепенно она начала проявлять признаки узнавания, вероятно ощущая некое родство между ними – двумя чужаками, неуверенно бредущими по дороге к загадочному новому свету.

Галиана поднялась с кресла, окутанная пеленой света.

– Так и так пора было заканчивать игру. У нас много работы. – Она посмотрела на девочку, все еще разглядывавшую световую решетку. – Извини, Фелка. Может быть, потом еще поиграем.

– Как у нее дела? – спросил Клавэйн.

– Она смеется, Невил. Это ведь прогресс, правильно?

– Я бы сказал, все зависит от того, из-за чего она смеется.

– Она обыграла меня. И ей это кажется забавным. Я бы сказала, что это чисто человеческая реакция. Ты так не считаешь?

– Мне бы доставило больше удовольствия, если бы она узнавала мое лицо, а не запах или звук шагов.

– Ты единственный среди нас, кто носит бороду, Невил. Чтобы заметить это, не требуется напряженной работы мозга.

Входя в кабину шаттла, Клавэйн демонстративно почесал подбородок. Ему нравилась его борода, пусть даже подстриженная чуть ли не до величины седой щетины, чтобы без всякого труда надевать и снимать дыхательную маску. Это была связь с прошлым, такая же, как его воспоминания или как морщины, которые Галиана умышленно сохранила, когда модифицировала его тело.

– Конечно же, ты права. Просто иногда приходится напоминать себе, как далеко мы ушли вперед.

Галиана улыбнулась – у нее получалось все лучше, хотя в улыбке по-прежнему чувствовалась какая-то натянутость, – и заправила за уши пряди черных с проседью волос.

– Я говорю себе то же самое, когда думаю о тебе, Невил.

– Мм… Но все же я прошел немалый путь, правда?

– Да, но это вовсе не означает, что путь впереди не окажется значительно длинней. Я могла бы вложить эту мысль тебе в голову за микросекунду, если бы получила твое разрешение… но ты по-прежнему настаиваешь, чтобы мы общались, производя горловой шум, словно обезьяны.

– Что ж, это полезное упражнение для тебя, – сказал Клавэйн, надеясь, что не выдал своего раздражения.

Они заняли соседние кресла, приборные дисплеи плавно перешли в режим взлета. Имплантаты давали Клавэйну возможность управлять кораблем, не прикасаясь к приборам, но он, как старый солдат, предпочитал ручное управление. Поэтому имплантатам пришлось создать воображаемый джойстик с кнопками и рычажками, и когда Клавэйн вытянул руку, чтобы сжать его, то ощутил под пальцами что-то твердое. Он вздрогнул при мысли о том, как тонко было изменено его восприятие реального мира, чтобы поддерживать эту иллюзию, но через несколько минут уже обо всем позабыл, поглощенный радостью полета.

Он поднял шаттл в воздух, а затем перевел на горизонтальный курс к пятой за этот день группе построек. Внизу скользили километры льда, лишь изредка прерываемого выступающими хребтами и участками сухой, усеянной валунами земли.

– Говоришь, всего несколько домишек?

Галиана кивнула:

– Пустая трата времени, но мы обязаны все проверить.

– Удалось приблизиться к пониманию, что у них произошло?

– Они погибли практически в одночасье. В основном в результате несчастных случаев, вызванных нарушением нормального мышления, хотя двое-трое могли умереть и потому, что оказались более восприимчивы к токсину, чем остальные.

Клавэйн улыбнулся одержанной маленькой победе.

– Значит, теперь ты рассматриваешь вариант отравления, а не психоза?

– Отравление трудней объяснить, Невил.

– Может быть, дело в червях Мартина Сеттерхольма?

– Маловероятно. Конечно, меры биологической безопасности у экспедиции были не так хороши, как у нас, но все же вполне достаточны. Мы исследовали этих червей и выяснили, что они не несут в себе ничего существенно вредного. Но даже если бы там был нейротоксин, как бы он мог подействовать на всех так быстро? Допустим, лаборанты что-то подцепили, но тогда они должны были слечь первыми и насторожить остальных, однако ничего похожего не произошло.

Она помолчала и добавила, предупреждая его новый вопрос:

– Нет, я не думаю, что случившееся с ними непременно должно нас беспокоить, хотя это и не значит, что я полностью исключаю такую вероятность. Но даже самые старые наши технологии на столетие опережают лучшее из того, что они имели, и к тому же мы всегда можем отступить на «Сандру Вой», если наткнемся на что-то такое, с чем наномеды в наших головах не смогут справиться.

Клавэйн старался лишний раз не вспоминать о роях субклеточных машин, наполнивших – и отчасти вытеснивших – его мозг, но иногда это было неизбежно. Он все еще болезненно реагировал на эту идею, хотя уже мягче, чем прежде. Однако сейчас он воспринимал их скорее как союзников, такую же неотъемлемую часть организма, как иммунная система. Галиана права: они воспрепятствуют любым попыткам вмешательства в то, что можно считать нормальной работой его мозга.

– И все же, – сказал он, не желая отказываться от своей излюбленной версии, – ты должна признать: американо, и особенно Сеттерхольм, заинтересовались этими червями. Чрезмерно заинтересовались, если уж на то пошло.

– Кто бы говорил.

– О, у меня интерес сугубо следственный. И я невольно сопоставляю одно с другим. Они интересовались червями. И они сошли с ума.

Конечно же, это была слишком упрощенная схема. Очевидно, черви привлекли внимание лишь небольшой части американо – тех, кто занимался ксенобиологией. Судя по собранным сочленителями сведениям, инициатором этих исследований был Сеттерхольм – тот человек, чей труп Клавэйн обнаружил на дне расщелины. Сеттерхольм отправлялся в далекие путешествия по снежным пустыням Диадемы, взяв себе в помощь горстку единомышленников. Он находил червей, объединенных в огромные колонии, на десятках ледниковый полей. Остальные члены экспедиции по большей части не ограничивали его активность, даже притом что им приходилось напрягать все силы в ежедневной борьбе за выживание в чужом, враждебном мире.

Положение усложнилось задолго до того, как все они умерли. Самовоспроизводящиеся роботы, которых они привезли с собой, вышли из строя много лет назад, обрекая тем самым хрупкие системы жизнеобеспечения на медленную смерть: каждая новая неисправность устранялась с большим напряжением сил, чем предыдущая. На Диадеме становилось все холодней – планета сползала в затяжной ледниковый период. К несчастью для американо, они прибыли на планету в момент наступления многовековой зимы. «С тех пор холод только усилился, – подумал Клавэйн. – Полярные шапки тянутся навстречу друг другу, словно влюбленные после долгой разлуки».