Читать книгу - "Такое разное будущее - Станислав Лем"

– А не имеют ли, часом, эти «как бы обособленные в пространстве части» искусственное происхождение, как, например, обувь или одежда у людей? – спросил Энтрель и окинул нас взглядом, который, казалось, говорил: «Ты хотел меня перехитрить, но нашла коса на камень».

Трегуб ответил не сразу, и на лице старика постепенно появлялось выражение триумфа, но оно стало исчезать по мере того, как астрофизик начал говорить.

– Я не знаю, что в этом существе искусственное, а что – натуральное. Неземное создание также не ведало бы, где кончается наша одежда и начинается тело. Оно могло бы предположить, что человек снаружи весь покрыт «засохшими выделениями брюшных желез» – так он мог воспринять нашу одежду. Увидев человека верхом на коне, мог бы подумать, что это какая-то разновидность кентавра, а если бы вдобавок заметил, как всадник слезает с коня, то готов был бы воспринимать это как акт распадения одной особи на две… Поэтому, возможно, и то, что я вижу, в действительности может быть не одним существом, а двумя, а может быть, и целой их колонией…

Энтрель весь сжался, но, подумав минуту, сказал:

– А может быть, ты сориентируешься в том, какие его части являются конечностями, по тому, какие функции они выполняют?

– Спрашивая так, ты совершаешь ошибку. Как я понимаю, ты начинаешь соглашаться с моим утверждением, что сие создание устроено столь отлично от человека, что их невозможно сравнивать, но, принимая это, допускаешь, что если его тело ничем не похоже на наше, то, может быть, действия, которые оно может производить, подобны нашим. Но здесь ты опять – разумеется, несознательно – впадаешь в антропоцентризм. Да, конечно, это создание производит какие-то движения, но я совершенно не понимаю их значения.

– Хорошо, – сказал Энтрель, – попробуем иначе. – Он прищурил глаза и спросил: – Это существо принадлежит к позвоночным?

Трегуб сдержал улыбку.

– Для того чтобы определить его строение, ты хочешь обратиться к морфологии и физиологии. Что ж, таким образом ты многое мог бы узнать об этом существе. Но прежде чем ответить тебе, мне самому следовало бы изучить его с этой точки зрения, тогда как я должен отвечать только на вопросы, касающиеся его внешнего вида. Ну и как, можешь ли ты теперь его обрисовать, хотя бы в самом общем виде?

Старый астрозоолог молчал.

– В основе суждений каждого из нас, – продолжил Трегуб, – кроется атавистическое, неразумное убеждение в том, что разумные существа с иных планетных систем по внешнему виду должны быть как-то на нас похожи, хотя бы в общем, хотя бы карикатурно, пусть даже уродливо. А ведь может быть совсем иначе. Тот, кто увидит такое существо, будет чувствовать себя подобно слепому от рождения, которому операция вернула зрение. Вместо знакомого нам с вами упорядоченного пространственного мира со всеми присущими ему измерениями, наполненного разнообразными по цвету и формам объектами, этот человек видит лишь хаотически движущиеся темные и светлые пятна. Ему придется долго изучать окружающее, прежде чем он приведет этот новый для него мир в соответствие с тем, что ранее подсказывали ему ощущения. Может быть, для того, чтобы действительно научиться видеть, то есть одним взглядом охватывать и адекватно воспринимать строение неземных существ, нам надо будет понять историю эволюции жизни на их планете, условия среды, которая их сформировала, многообразие видов, им предшествовавших. Только тогда то, что на первый взгляд представляется хаосом, окажется гармонией и необходимостью, проистекающей из законов естественного развития.

Энтрель, закрывая дискуссию, конечно, не признал себя побежденным. Он прочитал длинный доклад, в котором рассказал об анатомии и физиологии обитателей системы Центавра так, будто знал их многие годы. Они, по его мнению, состоят из клеток, интенсивно насыщенных металлическими соединениями – для защиты внутренних органов от радиации, излучаемой солнцами Центавра, некогда более яркими, чем наше. Трегуб больше не выступал, только после заседания сказал, как бы обращаясь к самому себе:

– С машинами все же приятнее разговаривать: они хотя бы не пытаются приукрасить свои ошибки!

Энтрель, отличавшийся прекрасным слухом, стукнул кулаками по кафедре так, что там что-то грохнуло, и заорал через весь зал:

– Факты сами за себя скажут, коллега Трегуб! Факты решат все!

Астрофизик церемонно поклонился противнику.

Подходил к концу седьмой год путешествия; приближался час, когда всем нашим ожиданиям, планам и надеждам суждено было соприкоснуться с реальностью.

Пурпурный свет Проксимы становился все ярче. В ручные телескопы видны были планеты этого красного карлика – более отдаленная планета, по своим размерам превосходящая Юпитер, и более близкая, сходная с Марсом. Две другие звездные составные системы – солнца «А» и «В» Центавра – обладали большими семьями планет. Оба они, разделенные расстоянием в несколько дуговых минут, сияли на нашем небе ослепительно белым светом. Другая пара – Сириус и Бетельгейзе, создававшие видимость двойной голубовато-красной звезды, светили слабее.

Красный карлик тем временем медленно увеличивался: не то чтобы со дня на день, а даже от недели к неделе изменения в его размерах трудно было увидеть. Но мрак на смотровых палубах все же незаметно редел, приобретая чуть-чуть сероватый оттенок.

Однажды утром на палубе, наполненной отсветом темно-пурпурного тона, люди стали что-то показывать друг другу: предметы и наши тела начали отбрасывать тень.

Когда расстояние, отделяющее нас от красного карлика, сократилось до шестисот миллиардов километров, раздался давно не слышавшийся звук предупредительных сигналов, и с этого момента «Гея» ежевечерне сбавляла скорость. Удивительно: мы искали в себе и не находили гнетущего чувства, которое когда-то вызывал в нас этот сигнал – он звучал теперь, как фанфары победы. После шестнадцати недель торможения ракета уменьшила скорость до 4000 километров в секунду и уже приближалась к первой планете красного карлика. Орбита планеты лежала под углом в сорок градусов к линии полета «Геи». Астрогаторы умышленно не направляли корабль в плоскость обращения планет, поскольку можно было предполагать, что здесь, как и в нашей Солнечной системе, скопилась метеоритная пыль, затрудняющая маневры. Первую планету мы миновали на расстоянии четырехсот миллионов километров. Астрофизики и планетологи, не отрываясь, дежурили по целым суткам у своих наблюдательных аппаратов. Мы не стали приближаться к планете – это был обледеневший скалистый шар, окруженный плотной корой замерзших газов.

На девятнадцатый день после прохождения орбиты первой планеты «Гея» парила на незначительном удалении – около четырехсот тысяч километров от плоскости обращения планет карлика, однако мы все еще не обнаружили космической пыли. Поздним вечером, когда я уже ложился спать, динамики предупредили, что обсерватория будет передавать чрезвычайное сообщение. Минуту спустя раздался голос Трегуба: четверть часа назад «Гея» прошла сквозь полосу газа необычного химического состава и теперь маневрирует, стремясь возвратиться к этой полосе.