Читать книгу - "Король и император - Гарри Гаррисон"

— Смотри, господин, у букв нет закруглений. Думаю, эти письмена происходят от зарубок, которые делались ножом по дереву.

Острый глаз Шефа уловил легкий презрительный изгиб рта Гханьи, и король сказал стоявшим позади людям:

— Это не произвело на них впечатления. Вот увидите, переводчик вежливо похвалит книги и не ответит на наш вопрос.

— Посол халифа рассмотрел вашу книгу, — решительно начал Сулейман, — и его восхитило искусство переписчика. Если у вас нет мастеров по изготовлению бумаги, мы пришлем подробные наставления. Мы тоже не знали этого искусства, пока нас не научили пленные из одной далекой империи, которых мы захватили в сражении много лет назад.

Сулейман не подобрал для «бумаги» другого латинского слова, кроме papyrium, папируса, уже известного Бонифацию, хотя тот предпочитал пергамент. К тому времени, когда перевод дошел до ушей Шефа, «бумага» превратилась в «пергамент», что не было ни новым, ни интересным.

— Вежливо поблагодари и спроси, что привело их сюда.

Все его советники, англичане и норманны, христиане и люди Пути, внимательно выслушали длинный рассказ о нападениях на острова, о греческом флоте и франкских солдатах, о железных людях и жидком огне. Когда Сулейман упомянул о последнем, Шеф снова вмешался и спросил, видел ли его кто-нибудь из послов собственными глазами. Ряды разомкнулись и пропустили вперед юношу с таким же смуглым орлиным лицом, как у его хозяина. Но Шеф отметил и выражение самодовольного превосходства, скрыть которое у молодого посла недоставало такта.

Юноша неторопливо поведал свою историю.

— У тебя очень зоркие глаза, — сделал вывод Шеф.

Муатья покосился на Гханью, увидел его кивок и не спеша извлек подзорную трубу.

— Мой наставник Ибн-Фирнас, — сказал он, — самый мудрый человек в мире. Сначала он научился исправлять слабость своего зрения, используя стекла особой формы. Потом, в один прекрасный день, следуя его указаниям и воле Аллаха, я открыл, что два стекла делают далекое близким.

Он направил длинную, с кожаным корпусом трубу на открытое окно, повозился, испытывая всегдашние трудности с фокусировкой.

— Там, — наконец сообщил он, — девушка с непокрытым лицом склонилась над колодцем, набирает в ведро воду. Она очень красивая, подошла бы для гарема халифа; ее руки обнажены. На шейной цепочке у нее висит… висит серебряный фаллос, клянусь Аллахом!

Юноша расхохотался, а его начальник неодобрительно нахмурился: мудрее не высмеивать дикарей, даже если их женщины не имеют стыда.

Шеф вопросительно посмотрел на Гханью, дождался согласного кивка и забрал странный предмет у юноши, не обращая внимания на его недовольство. Он осмотрел широкий конец трубы, взял со стола тряпку и аккуратно протер стекло, пытаясь на ощупь определить его форму. Сделал то же самое с узким концом. Ему и прежде доводилось замечать, глядя через толстое зеленое стекло — в его стране это был лучший материал для окон, который могли позволить себе лишь самые богатые, — как искажаются очертания предметов. Значит, такое искажение может быть не только помехой, но и подспорьем.

— Спроси его, почему один конец должен быть у́же, чем другой.

Тарабарщина переводчиков. Ответ: он не знает.

— На широком конце стекло выпуклое. А если оно будет вогнутым?

Снова тарабарщина — и тот же ответ.

— Что произойдет, если трубу сделать короче или длиннее?

На этот раз ответ был откровенно сердитым, еврейский переводчик сократил его, явно из дипломатических соображений.

— Он говорит: достаточно того, что труба работает, — последовал отредактированный перевод Бонифация.

Наконец Шеф приставил трубу к глазу, посмотрел туда же, куда смотрел юный араб.

— Да, — подтвердил он, — это Алфвин, дочь конюха Эдгара.

Шеф перевернул трубу, как это раньше делал Мамун, посмотрел через ее широкий торец, вызвав нетерпеливое хмыканье араба, и протянул ему трубу без лишних слов.

— Что ж, — заключил он, — кое-что они знают, но, видимо, не испытывают сильного желания узнать побольше. Действительно, люди Книги делают только то, что велел им наставник. Торвин, ты знаешь, как я к этому отношусь. — Шеф оглядел своих советников, зная, что ничего из сказанного им Сулейман и другие гости без перевода на латынь не поймут. — Есть ли у нас какая-нибудь серьезная причина вступать с ними в союз? Сдается, мы им нужны больше, чем они нам.

Разговор пошел не так, как нужно, осознал Гханья. Он не придал значения книгам варваров. А те заметили — по крайней мере, король заметил, — что Муатья глуп, несмотря на всю мудрость его учителя. Вот момент, от которого зависит результат всей миссии. Гханья зловеще зашипел Муатье и Сулейману:

— Дураки, расскажите им, чем славится Кордова. Муатья, поведай про своего учителя что-нибудь, что заинтересует короля. И хватит детских фокусов! Он, может, и дикарь, но побрякушками его не обманешь!

Они замялись. Первым нашелся Сулейман.

— Ты ведь христианский священник? — обратился он к отцу Бонифацию. — Но служишь королю, который не разделяет твою веру? Так скажи господину, что я в таком же положении. Переведи ему: для людей вроде моего повелителя и твоего мудрее держаться вместе. Люди мы Книги или нет — а я считаю, что здешние книги отличаются от моей Торы, твоей Библии и Корана моего господина, — мы все праведны. Праведны оттого, что не заставляем других принять нашу религию. Греки сжигают или ослепляют тех, кто не признает их вероучения до последней буквы и запятой. Франки говорят друг другу: «Нехристь не прав, а христиане правы». Они не чтут других книг, кроме Библии, которую трактуют по своему разумению. Святой отец, прошу, добавь собственные убедительные слова к тому, что я сказал! Ведь мы пострадаем первыми, коли дело примет дурной оборот. Мне припомнят распятие Христа, а в чем обвинят тебя — в вероотступничестве?

Шеф выслушал от Бонифация скорее пересказ, чем перевод страстного обращения Сулеймана. Он заметил озабоченность на лице еврея. На его собственном лице ничего не отразилось.

Муатья успел собраться с мыслями, но на ум приходили только бесчисленные добродетели учителя — добродетели в арабском понимании. Ибн-Фирнас сделал машину для отсчета музыкальных тактов, и теперь музыканты могут вступать со своей партией вовремя. На всю Кордову прославилась стеклянная крыша, которую он соорудил над своим фонтаном. Он научился варить стекло из золы. Его поэмы — Муатья уже хватался за соломинку — знамениты во всем мире.

Шеф оглядел советников, собираясь закончить аудиенцию. Гханья бросал злобные взгляды на бормочущего Муатью, потрясенного полным отсутствием интереса к его рассказу.

— Не хочет ли одноглазый король услышать одну из баллад моего наставника? — предложил он. — Или одну из баллад о моем наставнике?

Услышав перевод, Шеф фыркнул, встал и мрачно посмотрел Гханье в глаза. Уже набрав в грудь воздуха, чтобы прервать исполнение, Шеф услышал спокойный бас Бонифация, заглушивший арабскую декламацию юного Муатьи.