Читать книгу - "Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир"

Тогда ты еще не умела так хорошо себя исцелять. Ты услышала:

– Она что, умерла? Стой на месте, дебил! И чтобы я руки твои видела! О чем ты вообще думал? Он с ума сойдет от злости! Ты мудак!

Тебя страшно бесило то, что в смерти ты станешь кем-то вроде мелкой дичи, которую домашнее животное притащило в дом. Святой долга сказал лишенным выражения тусклым голосом:

– Я не собираюсь тебе отвечать.

Копье вытащили. Ты навсегда запомнила это ощущение. Быстрые легкие пальцы отстучали симфонию по твоей спине, остановили поток крови, срастили плоть, прекратили циркуляторный шок. Только тогда ты начала немного понимать, на что на самом деле способна Мерсиморн. Еще одним пальцем она коснулась твоей брови – и гипофиз немедленно изверг из себя струю нейропептидов, заменивших адреналин, растекшийся по телу.

Она говорила:

– Нечестно пытаться их убить, пока у нас могут быть из-за этого проблемы. Они распрекрасно умрут сами, жаба ты чертова. Ей вообще двенадцать лет.

Это было очень далеко от истины, даже учитывая твою ложь, ну и ладно. Он что-то пробурчал. Она резко ответила:

– Достаточно быстро для любого. Смотри! Вот посмотри! Она даже вылечиться не может! Говорили же ему, что ее интеграция замедлилась… что она не может даже стоять. И я не буду здесь убирать, давай сам. Фу. У нее тут кости в ране.

– Вестники будут здесь через восемь месяцев, – сказал Ортус из Первого дома.

– Я в курсе, спасибо, – ответила Мерси. – Пошел бы лучше взорвал парочку планет, чтобы дать нам передышку.

– А теперь ты учишь меня делать мою работу, – сказал Ортус из Первого дома.

– Господи, как я тебя ненавижу. И всегда ненавидела, унылая однообразная ты херня, – от всей души сказала Мерсиморн, и ты почувствовала, как ее палец касается твоей поясницы. Твой желудочно-кишечный тракт, разорванный копьем, вспыхнул глубоко в теле, тебе стало тепло и появилась боль. Ты ее почти не чувствовала, так тебя накачали гормонами. Это было самое прекрасное ощущение с момента отъезда в дом Ханаанский. Потом она сказала уже спокойнее:

– Я знаю, что ты делаешь. Не то чтобы я тебя не понимала, но если ты хочешь утопить этих котят, сделал бы это поприличнее. Ну, выкинул бы ее в открытый шлюз, что ли…

Она многозначительно замолчала. Святой долга сказал с каменным лицом:

– Я делаю такие вещи лично.

– Я не хочу быть жестокой, – зло сказала она, – но именно из-за этого возникли все проблемы девятнадцать лет назад.

Послышались тяжелые шаги. Тебя перекатили на спину, и из-за костяного чехла на спине ты теперь качалась из стороны в сторону, как черепаха с шишкой на панцире. Когда мир снова стал четким, к тебе вернулось спокойствие. Довольно неприятно было смотреть, как Мерсиморн постукивает пальцами тебе по груди и по животу, кривя губы, как будто она прибирает за тобой рвоту. Но прилив окситоцина делал свое дело, и тебе было уже плевать на других ликторов, на попытку убийства и вообще на все. И поэтому ты могла спокойно и бесстрашно смотреть в глаза Ортусу.

Лицо Ортуса, слишком плотно натянутое на череп, длинное, с застывшим на нем мрачным выражением, совсем не сочеталось с его блестящими зелеными глазами, мягкого, сочного зеленого цвета, не такого резкого, как цвет молодых побегов или листьев. Скорее они были зелеными, как поверхность реки.

Ликтор склонилась над тобой и предупредила:

– Ничего не делай. Мне придется с тобой драться, а ты не представляешь, насколько мне этого не хочется. Господи, зачем я сюда полезла, – захныкала она, – надо было идти мимо. Ненавижу нести ответственность.

– Мне нужен этот меч, – сказал Ортус из Первого дома.

– Что?

– Отдай мне ее чертов меч.

– У тебя и так до хрена гигантского оружия. Почему ты такой жадный?

Даже перевозбужденный гипофиз не справился с приливом страха, который будто резанул тебя по сердцу. Ты попыталась приподняться на локтях, но рухнула обратно.

– Нет, – хрипло сказала ты, – мое.

Мерсиморн потеряла терпение почти по профессиональной причине.

– Просто вали отсюда, – раздраженно велела она Ортусу, – оставь девочку в покое.

Не успела ты почувствовать благодарность к ней, как она продолжила:

– В следующий раз сделай это ночью! Пока я сплю! Если я увижу, что ты ее ранил, мне придется вмешаться, или учитель с ума сойдет!

Святой долга посмотрел на тебя, распростертую в луже крови, но уже зарастившую две раны, которые он нанес тебе в такой короткий промежуток времени. Он поднял копье и встряхнул его, как простыню, и оно само собой сложилось, став длиной и толщиной примерно в ручку молотка. Эту короткую толстую ручку и острие копья он заткнул себе за пояс, сунул рапиру в ножны, развернулся и вышел.

Его сестра-святая завопила вслед:

– Эй, я серьезно! Приберись здесь!

Но он уже ушел. Она встала и разгладила свое чудесное перламутровое платье. Кровь скатилась с него бурым порошком и рассыпалась. Сказала, жалобно кривя лицо:

– Да что за хрень тут происходит? Что ты ему сказала, раз он попытался тебя убить?

– Ничего. – Милосердный поток гормонов начал стихать, но ты все еще чувствовала себя невероятно спокойной. – Я пришла поесть. Не заметила, что он вошел. Почувствовала только, как он ударил меня копьем.

– А, значит, он просто хочет тебя убить, – с сомнением протянула она. – Ну, удачи. Хотя нет. Он – охотничий пес учителя. Если он считает, что ты несешь угрозу, тебе стоит уладить свои дела заранее.

Ты смотрела в потолок, на костяную резьбу вокруг панелей обшивки и на длинные полосы электрического света.

– Но почему Ортус из Первого дома хочет меня убить?

– Кто? – непонимающе переспросила Мерсиморн.

20

Ты не оставила никаких указаний насчет своих похорон. Не из-за переизбытка оптимизма – хотя ты была уверена, что прикончит тебя не клинок и не копье Ортуса из Первого дома. Просто ты считала саму идею похорон слишком жалкой. Ну и что можно там сказать или сделать? Какой эпитафии удостоить твои жалкие кости? (Может, что-то вроде «Здесь лежит самая невыносимая ведьма на свете»?)

За последующие месяцы святой долга пытался убить тебя, по твоим подсчетам, четырнадцать раз, а причин ты так и не поняла. Часто тебя спасало чужое вмешательство. Иногда это были два других ликтора. Один раз – подлое вмешательство Ианты, которая закатала тебя в жир и выпинала в безопасное место. И до сих пор смеялась, вспоминая об этом. Один раз тебя спас даже бог. Он вошел, когда острая как бритва рапира с алой рукоятью, рапира твоего старшего брата, пронзила твой таз.