Читать книгу - ""Фантастика 2025-31". Компиляция. Книги 1-27 - Роман Корнеев"

вот второе имя… Сорокин с теорией социальной мобильности нам очень пригодится. А там и Кондратьева вспомнил, и названные его именем экономические циклы и то, что он был разработчиком новой экономической политики. Так что Губанову я прямо сказал – ни в коем случае этих двоих не упускать.

На следующий день из Швеции приехал Чернов и мы наконец собрались почти всем Исполкомом, набежало и рабочих, и соратников по Совету. Причем впервые меня представили собравшимся как товарища Большева. Нет, многие и так уже знали, но кое для кого это стало новостью.

Настроение у собравшихся было весьма приподнятое и даже шапкозакидательское. Ну и пошла рубка-колка. Несмотря на мрак в городе, эйфория захлестывала – как же, вековечный враг повержен, – и первым делом пришлось ее гасить, чтобы в угаре не наломать дров.

– Товарищи, я понимаю, у нас большая радость, наконец-то свергнут царизм, но впереди, до созыва Учредительного собрания, очень сложный период. Нам нужно будет пройти по кромке – не дать укрепиться во власти кадетам, и самим не свалиться в революционный экстаз.

– Это что за экстаз такой? – спросил пожилой рабочий, как оказалось, представитель от Выборгского района.

– А это когда революционные массы на волне революционного воодушевления врываются куда угодно и устраивают революционный самосуд.

– Если вы про императрицу, то поделом ей.

– А мальчику? – спокойно спросил Губанов.

И этот негромкий вопрос сбил волну. Заерзали, несколько человек потупили глаза, но нашелся один, возразил.

– Нечего с ними церемонится! Еще бы Николашку так!

– То есть, вы считаете, что в порядке вещей убивать без суда?

– Правильно, суд нужен! – поддержал Носарь.

Идея суда над царской фамилией, как ни странно, сработала. Уж больно очевидны были выгоды – раскрыть сущность самодержавия, показать всему миру нашу гуманность и так далее. Вплоть до того, что отпустить гражданина Романова в Европу. Естественно, в обмен на царские капиталы за границей. Но стремление раскручивать революционный маховик и тяга к мировой революции никуда не делись. Пришлось напоминать, какими усилиями дался сегодняшний день и что самые ярые радетели мировой революции даже приблизительно не знают, сколько у нас сторонников в Германии, Англии, Франции… Так что никакого форсирования, ни вовне, ни внутри. Медленно, обеспечивая каждый шаг, спускаемся с горы…

Судя по репликам, у нас в Исполкоме может появится левацкий уклон, и специально для его потенциальных участников пришлось напоминать выработанное в Швеции.

Никакой мировой революции. Даже никакой пролетарской революции без должной подготовки. И никакого коммунизма на следующий день после ее победы. Люди и к социализму-то не очень готовы. Вон, после двадцати лет относительно сытой жизни в артелях все равно нет-нет, да и вылезет кулацкая морда. А уж вне артелей… жуткая, необоримая крестьянская жадность, когда за медную полушку готовы рвать глотки. Разгромы усадеб идут, и если чего утащить не могут, то жгут или портят. Локомобили разбирают и растаскивают, хотя казалось бы – зачем? Ан нет, пусть не работает, зато вот железка теперь моя, в хозяйстве пригодится. Вот что менять надо, всю социальную мораль, вот где настоящая революция нужна… А вы в коммунизм завтра собрались.

Так что первым решением Исполкома стало поручение Чернову срочно активировать эсеровские ячейки в деревне и направлять черный передел в нужное русло. А дальше пошло почти по «Апрельским тезисам», разве что с поправками.

Вся власть Учредительному собранию, скорейшие выборы, единый список кандидатов от Союза Труда.

По всей стране назначить и разослать инструкторов, создавать Советы. Везде, особенно на национальных окраинах, объяснять, что местный Совет это лучше, чем местная автономия, а то растащат на кусочки.

После созыва Учредительного собрания – переход к республике Советов как власти рабочих и крестьян. Для обеспечения этого создание своих отрядов везде, где только можно – в идеале каждый Совет должен иметь под рукой вооруженную силу. Особенно здесь, в столице, тем более что среди запасных изрядно именно питерских рабочих.

Революционное пораженчество – войну прекратить, германца не пущать, революцию защищать, истинный мир без свержения власти капиталистов невозможен.

Ситуативный союз с временными, подготовка аграрной реформы по эсеровской модели.

Ну и немножко мировой революции, так и быть – устанавливать связи с единомышленниками по всему миру.

Вот сколько раз все это обсуждали, планировали, расписывали, а вот поди же ты – началось по новой, так на всех ситуация действовала. Заседали двенадцать с лишком часов, но вроде уговорились.

* * *

Утром, после известия о том, что приехали следующие эмигранты из фаланстера, мы решили, что вечером отправимся обратно. Тем более, прибывать теперь «шведы» должны были по пять человек каждый день. Напоследок, после переговоров с Моссоветом по прямому проводу, поехали предъявить требование о созыве Учредительного собрания в Таврический дворец.

В Питере возобновили работу фабрики и заводы, а главное – после недельного перерыва был пущен трамвай, но город по-прежнему производил тяжелое впечатление – разгромленные лавки, суетливые караулы, грязные улицы, заполненные расхристанными солдатами. В Думе – непрерывная говорильня, причем с участием свеженазначенных министров. То есть вместо того, чтобы вступать в дела, они витийствовали здесь. Хорошо хоть есть на свете инерция и бюрократическая машина продолжала вращать свои маховики.

Мы передали отпечатанное заявление Петросовета, ребята разбрелись по кабинетам налаживать взаимодействие с временными, а я попытался найти Гучкова. Кто-то из думских канцеляристов послал меня в Министерский павильон, где Гучков предпочитал работать на отшибе от всего улья. Там-то я неожиданно напоролся на только что приехавшего Корнилова с адъютантом. Цепкая память разведчика не подвела генерала, он окинул меня взглядом, прищурил калмыцкие глаза и обратился без обиняков:

– Господин Скамов? Нас знакомил генерал Болдырев. На пару слов, если можно.

Павильон построили лет десять тому назад, чтобы царские министры могли дожидаться в отдельном кабинете вызова на трибуну без контакта с думцами – министры нового правительства на это мгновенно забили. В этот кабинет и стукнулся адъютант и, не обнаружив Гучкова, шуганул троих господ, явно вставших «на защиту завоеваний революции» из карьерных или партийных соображений. Впрочем, хозяевами жизни они себя почувствовать не успели и поспешно ретировались без возражений.

Кабинет метров в тридцать пять имел три высоких окна и три двери – в приемную, в секретарскую и прямо на улицу, из последней заметно дуло, а интерьеры здесь были несколько проще, чем в самом дворце, помнящим еще Григория Потемкина, князя Таврического. Мы уселись подальше от выхода на улицу в кресла с гнутыми ручками. Адъютант раздернул полосатые шторы на окнах, вышел и встал за дверью.

– Я знаю, что вы председатель Московского совета и хочу вас