Читать книгу - "Горец. Имперский рыцарь - Дмитрий Старицкий"

Всех остальных в ведомстве кронпринца вроде бы играем втемную. Задача — выйти на действительный двигатель махинаций, реального главаря шайки. Главного бенефициара. Расстрелять исполнителей легко, но вскоре на их месте будут сидеть такие же перцы, разве что воровать станут осторожней, с оглядкой. А нам надо всю цепочку разом вытянуть.

Ни я, ни принц не были идеалистами и считали, что воровство в интендантстве совсем искоренить невозможно. У гидры головы отрастают сами по себе. Не может человек сидеть у колодца и не напиться. Вопрос только в размере жажды. Генералиссимус Суворов, который свою стремительную карьеру честного снабженца сделал в интендантстве, когда провиантскую службу в Военной коллегии курировал его отец, любил приговаривать: «Двадцать лет в интендантах? Расстрелять без суда и следствия!» Но, по крайней мере, можно хищения в этом ведомстве ограничить какими-то терпимыми рамками. Сейчас же творится такое, что ни в какие ворота не лезет. Хапают, как за неделю до конца света южнее границ Белоруссии.

По прибытии на узловую мой эшелон сразу подогнали к деревянному дебаркадеру первого пути — прогнулись, оказали почет по статусу. Перрон вровень с дверью вагона. Так что будвицкую братву пришлось выпускать на грунт с другой стороны. В претензии они не были и моментально растворились в ночи, поднырнув под соседний состав.

Подполковник Шперле к очередной встрече с комиссаром ЧК подготовил «жертвенного барашка» — нашел вора в своей богадельне. Настоящего вора, без булды, с хорошей доказательной базой. Воровал лейтенант консервы и табак с трофейного склада и толкал на местном черном рынке. Ящиками. И видно, не поделился добычей. В другое время отделался бы он выволочкой от того же Шперле, «штрафом» и повышенным оброком. А тут такая оказия, что Шперле надо срочно собственную задницу прикрывать… Не повезло парню. Хотя везение это дело такое… Не повезет, так на родной сестре микроб поймаешь.

Следующим утром в присутствии войск гарнизона, при стечении массы обывателей на вокзальной площади я сам зарядил дюжину винтовок и раздал их отделению жандармов. Сказал громко, чтобы все слышали:

— В одной винтовке холостой патрон. В какой — сам не знаю теперь.

Пусть жандармы думают, что именно в его винтовке был этот самый патрон без пули. В моем мире такой ритуал не зря придумали. Своих убивать далеко не просто, даже по закону.

Зачитал приговор ЧК об увольнении этого лейтенанта с военной службы «с позором», с пояснением его преступлений и санкцией — «за пособничество врагу» смертная казнь через расстрел.

Сдирание «с мясом» погон.

Залп жандармов по команде и тонкая фигура с завязанными глазами, сломавшись, падает на брусчатку у глухой стены бревенчатого пакгауза.

Казненному интенданту даже закурить перед смертью не дали… «Пособникам врага» не положено.

Зрители, пережившие оккупацию, отнеслись к экзекуции с пониманием и даже одобрением. Хотя именно они и были основными потребителями ворованного им продовольствия. Парадокс…

Я же с трудом сделал вид, что полностью доволен своим расследованием и его итогом. Тем более что Шперле за прошедшее время успел нагнать на северную ветку оговоренное количество вагонов и клятвенно заверил, что это количество будет на ней постоянно поддерживаться.

Вернувшись после мероприятия в салон-вагон, я приказал никого ко мне не пускать и, закрывшись в своем купе, в одиночку надрался в лохмуты, несмотря на то, что день только начался. Первый раз по моему личному приказу убивают живого человека. Своего, не врага, не в бою. И пусть я внутренне готов был к такой работе, но оказался совсем не готов к тому, что меня к ней вынудят те, кого действительно надо ставить к стенке. А ведь поставили меня в ситуацию, что по-другому я поступить просто не мог. Интриганы чертовы…

Как позже донес Лось, железнодорожники в депо бухтели, что не того надо было стрелять. Сопутствующие сплетни легли в особую папочку. А папочка — в сейф. До поры…

«Бей своих, чтобы чужие боялись». Старая русская мудрость. Народная. После казни интендантского лейтенанта с чьей-то злобной подачи меня стали за глаза обзывать Кровавым Кобчиком.

Ага…

Именно то… «Ах, злые языки страшнее пистолета».

Но и бояться меня стали тыловики до недержания сфинктера. Не стало никакой необходимости в допросах третьей степени — все стучали друг на друга сами. Я бы сказал, с энтузиазмом. А побеседовать я успел за несколько дней не только со всеми немногочисленными офицерами интендантства, но также с фельдфебелями и унтерами со складов, что так похожи были на родных российских прапоров с окончанием фамилий на «-ко».

Моя фраза, сказанная в узком кругу интендантского начальства: «Кто работает — тот делает, а кто не хочет работать, ищет причины ничего не делать, так вот поиск причин ничего не делать квалифицируется как саботаж», — разлетелась по умам быстро и широко. А как наказывается саботаж в военное время, все видели сами на вокзальной площади.

В течение нескольких дней фронт получил все недоимки по снабжению с начала наступления.

Аршфорт передал мне свое удовольствие телеграммой.

На третий день показательной инвентаризации и тряски всех складов из Ставки приехал скромный техник, который к телеграфному аппарату на вокзале приделал приставку, дублирующую ленту, выдаваемую адресату на руки. Саму аппаратную отделили от посетителей глухой перегородкой с окном, а не как раньше — только барьером с балясинами. Телеграфистов призвали на военную службу в департамент второго квартирмейстера, дали им под расписку обязательство соблюдать режим секретности и запретили передавать телеграммы с голоса. Официальных бланков еще не существовало, но сдать образец почерка на простой бумаге с текстом телеграммы был обязан каждый. Такие письменные запросы на телеграммы инструкция обязывала хранить полгода подшитыми в особые укладки, что себя оправдало в будущем.

Начальником телеграфной станции стал человек Моласа. Скромный, неприметный фельдфебель-аккуратист, флегматичный и нечувствительный к истерикам и скандалам.

Почту военизировать не стали. Разве что всех почтарей обязали сотрудничать с ЧК и департаментом второго квартирмейстера. Во избежание, так сказать…

Мавр сделал свое дело — Мавра может уходить.

Надо дать подследственным расслабиться после напряжения от моих эскапад с допросами и требованиями копий документов мне на стол. Поиграл в злого полицейского, и ладушки. Пусть теперь люди принца поиграют в добрых… Все же один мундир с фигурантами носят…

Получил пять ящиков трофейных цветных сигнальных ракет и десяток пистолетообразных ракетниц царской работы. Оказывается, тут есть и такие, а я все голову ломаю, как сделать осветительную на парашютике, какая у немцев во Вторую мировую войну была. Сама сигнальная ракета царцев напоминает охотничий патрон, большой, правда, и толстый — восьмого калибра. На слона, не меньше, если пулей зарядить. Ракетница тоже увесистая. Но лучше такие иметь, чем вообще никаких… А то у нас из сигналов только цветные флажки да паровозный гудок в наличии. В поле команды подаются свистками, типа судейских на футболе. Орать бесполезно в грохоте боя. А вот свисток слышен далеко.