Читать книгу - "Слон меча и магии - Коллектив авторов"

– Замёрзла? – спросил я, силясь перекричать дождь и топот.

– Нет, – голос, ставший родным, дрожал, – просто не могу поверить, что это правда.

– Верить рано, – обрубил я, но тут же смягчился. – Вот дойдём до реки, будет можно. Там до южаковой границы рукой подать.

– Поскорей бы, – она уткнулась лицом мне в спину. – Погоди… Слышишь?

Воздух рвался и шипел. Я посмотрел назад, и глаз мой нервически дёрнулся.

Старческая голова Гуляй-града изрыгала пламя, возвышаясь над лесом. Живой город медленно разворачивался в нашу сторону.

– Он же нас не догонит? – запереживала Коста. – Не догонит же?!

– Он не догонит, – я прикусил губу, – а вот они – да.

В чаще затрубил боевой рожок. Затем другой, третий. Рёв чьего-то зобра донёсся из глуши, стократно отразившись от сосен.

Я пришпорил Храпуна, и он перешёл в галоп.

Только Глушота знала ответ, сколько мы так неслись. Без оглядки, без разбора. Кустарник царапал лицо, вода заливала глаза – но то были мелочи. Коста, кажется, вся окаменела. Её объятия превратились в узкий пояс, бывший мне не по размеру.

Впереди зашумела вода, и не успел я смахнуть капель с век, как Храпун прыгнул.

Мелководная речка, только-только набиравшая силу, вспенилась и забурлила под плюснами зобра.

Но, взобравшись по крутому берегу, Храпун засипел. Он вымотался от бесконечного бега, и то было ясно. Нет, Храпун, только не сейчас, нужно лишь подождать.

Вновь загудели рожки – уже совсем рядом. Меня пробрал озноб.

– Смотри! – белый палец Косты казался призрачным в ночной мгле. – Огни!

Там, куда указывала Коста, светился лагерь южаков. Похожий на болотные кочки осоки, он будто сам собой вырос здесь, посреди просторного луга. Лагерные шатры даже в свете далёких факелов выглядели неоправданно пёстрыми.

– Ау-у-у-у! – что есть силы воскликнула Коста, и высокий девичий крик пронзил вязкий шум дождя. – Помоги-и-ите!

– Молчи, дура! – рявкнул я. – Мы как на ладони.

От лагеря отделилась кучка светлячков и стала скоро сокращать расстояние. Южаков десять, не меньше, мчались к нам на свежих ишаках.

Вблизи просвистел арбалетный бельт. Храпун опасливо замычал.

– Не стреляйте! – взвизгнула Коста, спрятавшись за меня. Я положил руку на кистень.

Южаки обступили нас, но сохраняли дистанцию. Такую, чтобы не достали зобровы рога.

– Назовитесь! – звучно потребовал один из них, с самым пухлым плюмажем. Другие всадники, с грустно поникшими перьями, наставили арбалеты.

– Это я, Констансия! – девчонка скинула плащ, порывисто спрыгнула наземь. Ноги её от долгой езды затекли, и она плюхнулась в самую грязь.

– Коста…

– Панна Констансия! – пухлый плюмаж поднял факел и остолбенел. – Не верю своим глазам!

– Я тоже! – она разразилась плачем. – Тоже!

– Но как… Откуда?! – растерялся главный южак.

– Потом, пан ротмистр, – она с трудом поднялась, приткнулась к его стремени, всё ещё плача. – Дайте своей панне забраться!

Ротмистр оживился и послушно подал девчонке руку. Та уселась позади него, обхватив руками.

Как доселе обхватила меня. Меня заколотило от нового, незнакомого чувства.

Должно быть, то была ревность.

– Какого беса, – только и нашёлся я.

Ротмистр взялся за ножны. Прочие южаки зашуршали арбалетами.

– Панове, – обратилась Коста к ним, – дайте нам объясниться.

Южаки замерли в боевой готовности.

– Что тут объяснять?! – вспыхнул я. – Живо пересядь обратно!

Коста улыбнулась. Той же странно-печальной улыбкой, что и на хлев-палубе.

– Дальше наши пути расходятся, Брегель, – вздохнула она. В её глазах была… Радость? – Мы слишком разные, чтобы существовать душа в душу. Я вернусь домой, где мне место, а ты… Ты останешься в таборе, где место тебе.

Уши отказывались принимать её слова. Мысли путались, сердце сжал чей-то колючий кулак.

– Нет! – я оскалился хорьком, вырванным из норы. – Ты сама говорила, что твой бог создал нас равными!

– Я врала, – просто и честно ответила панна Констансия, совсем не смутившись. – Сейчас тебе, наверное, жутко больно. Но это пройдёт. Когда-нибудь ты простишь меня, ведь я поступила единственно верным спо…

– Чёрта с два! Всё не может быть так! Не лги, что между нами нет связи!

– А её и нет, – Констансия закатила глаза. – Таких, как твой отец, нельзя пускать в цивилизованный мир. Такие дикари не могут жить в мире. Они только разрушают.

Я начал терять терпение. Ладони потели кипятком.

– Да при чём здесь Саул! Я не он!

– Пока нет, – панна поджала губы, что я совсем недавно целовал, – но скоро им станешь.

Я как заворожённый смотрел на Косту, шептавшую что-то ротмистру на ухо. Тот взмахнул рукой.

Звякнула скоба арбалета – краткий присвист – грудь обожгло. Чудилось, стальной шершень ужалил меня под ребро, а жало прошло насквозь, да так и осталось внутри. Я покачнулся и рухнул в самую грязь, рыча от боли.

– За панну Диту, ублюдок, – выплюнул ротмистр.

Ишаки зачавкали по жиже, и чавканье это становилось всё тише и тише. Из груди торчало жёсткое тёмно-синее оперение.

А я лежал на спине и смотрел в чёрное, щедрое на слёзы небо. Казалось, оно плачет по мне. Точно мать, которой я не знал, умывала моё горящее, поцарапанное лицо. Я не кричал, не корчился от боли, не порывался встать. Храпун торопил меня, тыкаясь мордой в сапог, но я продолжал лежать.

Торопиться было некуда.

Для меня во всём мире осталось только это скорбное небо.

Ночь лопнула гудом таборянского рожка.

– Вставай, хорёк, – прозвучал гробовой голос где-то над, – пора домой.

* * *

Печь нашей хаты горяча, но не горячее отцовского гнева.

– Сними руки, хорёк, – строго прогудел отец. Голос его шершав и низок, будто весь в нагаре.

Я отнял ладони от печки. На ней, начисто выбеленной, не осталось ни единого тёмного пятнышка.

– Вот это да, сынок, – хрипло хмыкнул отец. – Наконец-то ты стал таборянином.

Ты сразу родилась сломленной, Коста. Жалкой южачкой.

Но я выправлю тебя – ведь таков мой долг перед самим собой. Не важно где, не важно как, но я выслежу тебя и сделаю равной себе.

Вышколю, вышкурю, выдерну из этой хрупкой белокожей обёртки настоящие чувства. Даю тебе слово баронова сына, слово Брегеля.

«Ничего-ничего, Коста, – выкипая от ненависти, подумал я, – всем ведомо, что ложь лечится любовью».

А Брегель любит тебя.

Вкус железа

София Анх

Цветы! Цветы! Цветы!

Встают на пути – красные, синие, жёлтые – кучами, букетами, взрывами! Лезут под колёса, раскачиваются на ветру, склоняются над иссиня-серым полотном асфальта. Салюты из медоносов (сурепка цветёт в этом году очень обильно) – и клумбы, настоящие реки золотых соцветий вдоль прямого, как стрела, шоссе. А ещё дальше – голубые озёра незабудок, белоснежные облака цветущих яблонь, кровавые кляксы диких тюльпанов.