Читать книгу - "Экспансия - Алексей Леонидович Янов"

сказанное, к весне 1235 года оба князя-союзника, Даниил и Владимир, утратили свои столы – Галич и Киев. К тому же Владимир Рюрикович потерял не только стол, но и лишился свободы. Вместе с женой и малолетними детьми его увезли в степь. Изяслав Мстиславич Смоленский, сын великого князя Мстислава Романовича Старого, сел в Киеве. А Михаил Всеволодич, сохраняя за собой Чернигов, после ухода Даниила был приглашён горожанами в Галич, где и утвердился, превратившись, таким образом, в самого влиятельного правителя Юга Руси.

В самом конце грамотки Изяслав Мстиславич просил меня сразу, как только вскроется Днепр, прислать ему один из моих пехотных полков. Маловато у него под рукой было сил для надёжного удержания Киева. А сам князь, оставив в городе мой полк, с большей частью дружины собирался отбыть в противоположном направлении – в Смоленск, чтобы помочь мне здесь утвердиться.

После недолгих раздумий и споров собственной совести с душившей её «жабой» я сам для себя, с неохотой, но всё же решил выполнить его просьбу. Сил контролировать Смоленск у меня и так останется более чем достаточно, просто войска нового строя в Киеве не хотелось раньше времени светить. Но тут уж ничего не поделаешь, придётся уважить родителя.

Удалив все лишние уши, я остался наедине со своим бывшим наставником. Внимательно перечитав послание ещё раз, я поинтересовался у Перемоги, отчего так бояре галицкие не любят Даниила, зато с лёгкостью признали над собой, в лице Михаила Всеволодича, по сути, власть Чернигова?

Из долгого и сбивчивого рассказа дядьки, сдобренного массой примеров и дилетантскими рассуждениями, я сумел сделать для себя определённые выводы. Оказывается, что всё дело, как обычно, кроется в деньгах.

Если в словах Перемоги оставить лишь выжимки из сухих фактов, то они свидетельствовали о том, что враждебные Галичу Чернигов или Киев автоматически сильно ухудшали экономическое положение Галицкого княжества, разрывая сложившийся торговый путь между Западом и Востоком. А вся мощь и процветание Галича образовались именно благодаря нахождению города на этой широтной коммерческой «магистрали», связывающей через Чернигов и Киев богатый Восток с Венгрией, Малой Польшей и другими странами Запада. Поэтому навязываемый князьями Романовичами союз с Волынью себя не окупал. Бедная северная торговля с Мазовией и нищей Литвой просто по определению никак не могла заменить собой богатый широтный путь Восток – Запад.

Поэтому власть волынского князя Галич признавал лишь под давлением военной силы. Да и делалось это лишь при соблюдении обязательного условия – сохранения торговых путей в западном и восточном направлениях. А при противоборстве с Черниговом эти условия были невыполнимы, что в конечном итоге вылилось в недовольство и в бунты среди галичан. Поэтому-то галичане при первой подвернувшейся возможности сразу освободились от Романовичей и призвали к себе черниговского князя – единственного правителя, который мог бы обеспечить бесперебойную работу такого важного коммерческого маршрута. Всё сложное на первый взгляд оказалось простым на проверку.

Не знаю, откуда именно, но вести о последних событиях в Киеве со скоростью верхового пожара уже расползлись по городу, и потому секретить послание дальше не было никакого смысла. Да я, в общем-то, и не собирался этого делать. Скрыть такие известия просто априори невозможно, ведь Киев находился не на Луне, а стоял вместе со Смоленском на берегах одной и той же реки.

На следующий день грамота была зачитана собравшимся по такому случаю боярам, а затем и горожанам на вече. К счастью, моя потаённая тревога, что немедленно поднимут вопрос об избрании нового князя, не оправдалась. Пока, по крайней мере. Но то, что этот вопрос в ближайшие дни, а может, и часы, возникнет на повестке дня, я, что называется, копчиком чувствовал.

Вечером того же дня в Свирском тереме я распорядился устроить пир по случаю занятия Изяславом Мстиславичем киевского престола. Ещё засветло на это празднество стали съезжаться не только думцы, но и все остальные мои компаньоны, не входящие в состав Думы, гнёздовские командиры тоже были приглашены на это застолье.

Разодетые в шубы бояре, красуясь друг перед другом, входили в гридницу, преобразившуюся в огромный пиршественный зал. Прежде чем усесться на лавку, они с достоинством кланялись, пристраивались за стол, стараясь при этом занять место поближе ко мне. Припёршегося епископа, много о себе мнящего, пришлось приветствовать отдельно, традиционном способом – целованием руки, чувствуя себя при этом начинающим мужеложцем. Ну никакой святости в этом человеке не было ни на грамм! Все эти ритуальные пляски вокруг него вызывали у меня лишь отвращение и ещё больше усиливали мою неприязнь!

Слуги стали подавать с пылу с жару мясные и рыбные блюда в серебряной посуде, расставляя их на огромном П-образном столе. Среди жаркого возвышались зеленоватые стеклянные бутылки выделки Заройского стеклоделательно-зеркального предприятия с водкой, стоялым мёдом, вином и квасом.

Пили из стеклянных бокалов. Первый тост, как и положено, подняли за нового князя киевского. Второй выпили за смоленского князя-наместника. Третий – за дорогих гостей. А потом понеслось-поехало. Гости наливали себе из бутылок и пили кто, что и когда хотел со здравницами и без оных. Ели мясо с рыбой, кидая под стол кости и объедки, а лоснящиеся от жира руки и бороды вытирали о скатерти.

Многие из присутствующих налегали на водку, а потому быстро начались весёлые хмельные разговоры. Перебивая друг друга, бояре заверяли меня в своей вечной любви. Все как один были настроены решительно поддержать кандидатуру молодого наместника при избрании нового смоленского князя.

– При тебе, князь, словно врата рая раскрылись, – говорил заплетающимся языком боярин Есиф Симеонович, – милости неисчислимые на нас, грешных, просыпались!

– Да! Да! – поддержали выступающего сразу несколько глоток.

– Щедр наш князь и милостив до нас без меры, – снизошёл до комплимента в мой адрес крупнейший смоленский землевладелец Жирослав Олексич. – Вот мне недавно даровал угодья по реке Сож.

– А у меня все сёла ульями князя нашего заставлены! – подал голос доверенный боярин Изяслава Мстиславича Дмитр Ходыкин.

– А торговля как в рост пошла с этими латунными монетами! Теперь смерды нам и меха, и воск за них продают, – восхищённо вторил хвалебным одам Терентий Луготич, смоленский купец и таможенник в одном лице.

– Несть числа твоим милостям, Владимир Изяславич! Немцы даже своё серебро на латунь у нас меняют! – не удержался от дифирамбов и купец Фёдор Волковников.

– И не только немцы, в других городах латунные монеты тоже мало-помалу в оборот входят, – заявил Юрий Захарьевич, глава совета директоров РостДома, да так важно, как будто это была его личная заслуга.

– Без вас, господа бояре, ничего бы этого не