Читать книгу - "Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж"

В доме пованивало подгнившими овощами и фруктами. Три года махди Шари и Жек жили на запасах, накопленных паломниками, а потом Шри Лумпой и Найей Фикит. У них не было ни времени, ни желания растить новые культуры или хотя бы забросить часть последнего урожая в контейнеры для обезвоживания. Летом, когда природа щедро их одаривала, они от своей нерадивости не страдали, но она немилосердно аукалась зимой, когда им приходилось довольствоваться бульонами из подпорченных овощей и хлебом из влажной и комковатой муки. Что касается воды из колодца, то она застоялась и со временем от нее стало ужасно нести плесенью.

Жек иногда грустил по кухне ма Ат-Скин, по безвкусным фруктам и овощам с общинных ферм Ут-Гена, и даже по горькому супу из горошка, который родители год за годом силой заставляли его съедать до последней ложки. Его не покидало чувство одиночества, и особенно оно угнетало, когда махди Шари отправлялся в странствия, которые иногда длились по нескольку дней.

— Никуда не трогайся, пока я не вернусь. Здесь, под защитой антры, ты в безопасности.

Предоставленный самому себе анжорец изо всех сил отбивался от соблазна нарушить наставления Шари и добраться до обитаемого мира — мира, в котором было бы можно проделывать такие глупости, как болтаться на улицах, идти куда попало, протискиваться среди толп и глазеть на витрины магазинов. Психокинетические трансферты — слово, которое нравилось ему за варварское и таинственное звучание, — совершаемые под руководством махди, всегда приводили его на безлюдные планеты. Прогулки по неосязаемым коридорам эфира вызывали у него головокружительные, волнующие ощущения, но он бывал разочарован, материализуясь после них на жгучем песке барханов, на лиловой траве бескрайней равнины или на пляже у черного туманного океана. Он скучал по скопищам людей — мальчишка, все детство которого прошло в городе, населенном десятками миллионов душ.

Жек вошел в комнату, которая служила кухней, столовой и тренажерным залом сразу. После пекла снаружи здесь царила умиротворяющая прохлада. Он взял фрукт из стоявшей на столе корзины и уселся на табурет лицом к камину, пропахшему холодным пеплом. Как и всякий раз, оставаясь один, он не обкупывался и не стирал в ручье одежды — смехотворная попытка заявить свою независимость в противовес главенству (порой жесткому) махди. Он долго кружил по неспокойному морю своих мыслей, а фрукт оказался настолько противным на вкус, что Жек, несмотря на голод, решился чахнуть без еды (лишний способ утвердиться в своей независимости…) и выбросил его, едва надкусив, в открытое окно.

Он оставался неподвижен, пока солнце в окружении розовых брызг и пурпурных полос не зашло за горизонт.

Когда дом начала окружать тьма, он принял решение. Махди не возвращался, а Жек не мог и представить себе, чтобы провести ночь в одиночестве на Матери-Земле. Вышло бы, что он, как обычно, не мог бы уснуть, а его бессонницу наводнили бы ужасающие призрачные монстры: шепот ветра стал бы шипением усевшихся на крышу гарпий, стрекочущие насекомые предупреждали бы о крадущихся туземцах, шорох листвы превратился бы в адский хор, скрип балок выдавал бы приближение коварного убийцы, и защитная вибрация антры против этих врагов была бы бесполезна. На рассвете он опять стыдился бы своих ночных страхов и клялся бы себе, что больше не поддастся ночному колдовству.

Он отдавал себе отчет, что задержался с выходом из детства, и, возможно, именно из-за этого отказа взрослеть откладывал их выступление махди Шари. Жеку следовало освободить рассудок от преследующих его воспоминаний, а для этого — вернуться в Ут-Ген, увидеть рынок Ракамель и район Старого Анжора, поцеловать в последний раз Па и Ма Ат-Скинов. Этот замысел, возникший как шальная греза, теперь преследовал его как самоочевидность.

Все еще не вставая с табурета, он попытался установить внутреннее безмолвие. Этот шаг занял у него гораздо больше времени, чем обычно — вероятно, потому, что он впервые нарушал приказ Шари, и чувство вины не давало ему расслабиться, погрузиться в покойные глубины разума. Он снова открыл глаза и с изумлением обнаружил, что дом затопила густая чернильная темнота. Характерная дробь известила его, что на деревню обрушился грозовой ливень. Несколько секунд Жека одолевало желание зажечь свечу, так давили на него глубокая темнота и влажность, но он лишь подавил дрожь и закрыл веки. Его мысли внезапно рассеялись, как будто разогнанные могучим ветром, и в тишине его внутреннего храма зазвучала антра, звук жизни. Он быстро добрался до знакомого распутья, с которого начинались все пути, те эфирные коридоры, которые представлялись ему в виде разверстых пастей и туннелей со стенами из голубого света.

— Какими ты их видишь — зависит лично от тебя, — пояснял Шари. — Папа Тиксу рассказывал мне, что в самом начале он видел в них фильтры частиц от старого деремата.

— А вы? Как их видите вы?

— Как отсветы любви Оники…

Жек дал себя поглотить самой первой из пастей и почувствовал, как его подхватило течение безграничной энергии. Какое-то время (какое — трудно было сказать) он парил в потоках эфира, испытывая неописуемое удовольствие. Его тело влилось в пламенное, летучее, изменчивое первоначало, и за последней мыслью о восхитительной маленькой чуме по имени Йелль он потерял ощущение пространства и времени.

*

Скаит высшего эшелона Киакс в красном бурнусе Святой Инквизиции изо всех сил старался не упустить из виду маленькую фигурку, которая проворно лавировала между прилавками рынка Ракамель. Было бы куда проще позволить цели уйти вперед и отслеживать ее ментальный импринт с расстояния, но Киакс не мог проникнуть в ее разум.

Вначале внимание скаита привлекла странная одежда ребенка — мешковатая рубаха и хлопковые штаны, нехарактерные для Ут-Гена. Однако контроль, под которым церковь Крейца и скаиты-чтецы держали дерематы транспортных компаний, осложнял путешествие между планетами империи Ангов, и двенадцатилетнему мальчику не удалось бы преодолеть тройной барьер ментальных, финансовых и физических проверок. Могло случиться, что он обратился к услугам подпольной сети, но, судя по его грязной и мятой одежде, к состоятельной семье он не относился, а пиратские трансферты стоили целое состояние. Несмотря на нездешний наряд он, похоже, хорошо знал центр Анжора, поскольку сновал по улицам без малейших заминок.

Заинтригованный Киакс немедленно приступил к обыску в мозгу мальчика, но натолкнулся на компактную устойчивую волну, которая воздвигла непроходимую преграду. На долгие секунды он отрешенно застыл, не в силах принять решение. Впервые человеческий разум отказался раскрыться, чтобы поделиться с ним своими секретами. Он продолжал нажимать, но колебания усилились и заставили его отступить. Пусть боль для скаитов была лишь абстрактной концепцией; однако на сей раз мозговые имплантаты в его черепе уловили скрытую мощь этого звукового барьера: в нем звучала угроза жизненной первооснове Киакса и, соответственно, жизненной первооснове всего Гипонероса.

Он запросил неотложной ментальной консультации у скаита Горакса, личного советника кардинала-губернатора Ксандиуса де Мермера и великого инквизитора планеты Ут-Ген.