Читать книгу - "Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов"

— Владимирыч, это твои, что ли?

— Ты, Аркадиус, пошути у меня! А хоть бы и мои… Из кружка это. Железнодорожного. Понял? Не хухры-мухры…

— А его правда зовут Аркадиус? — тихонько спросил Бурик.

— Нет, он просто Аркадий, — со смехом ответил Баринов. — А когда острит не в меру, то Аркадиус и есть. Ну что, команда, пустим молодежь?

— Да что с вами делать… Поднимайтесь!

Не помня себя от радости, мальчишки устремились по отвесной лестнице наверх.

В кабине, кроме Аркадия, находилась молодая девушка, одетая в черную робу, и высокий дядька. Девушка представилась Галей. Дядька никак не представился.

Наверное, этим людям, населявшим кабину, нужны были такие вот зрители-слушатели — в меру маленькие, с широко распахнутыми глазами, восхищенно глядящие на все вокруг и задающие глупые вопросы.

— Так, народ, смотрите, только руками ничего не трогайте, — сказал Аркадий, исполнявший обязанности и кочегара, и, казалось, настройщика всей этой огромной, сложной машины, — все горячее.

— Разве мы не понимаем? — важно ответил Бурик.

— Так при ком у вас этот кружок?

— При железнодорожном институте… — как можно более честным голосом ответил Добрыня.

Бурик при этом неуютно поежился.

— При МИИТе, что ли? — не унимался Аркадиус. — А при каком факультете? Я слышал, там несколько кружков по разным направлениям…

Мальчишки впали в ступор. Ибо ни Бурик, ни Добрыня, ни, конечно, Антонио, совершенно не представляли себе, как могут называться факультеты железнодорожного вуза, и уж тем более кружкú при нем. В голове у Бурика хаотично возникали то Михеич-Джузеппе, то какие-то стрелочники (все время пьяные и непременно в чем-то виноватые)… Добрыня почему-то думал об обходчиках путей в грязных оранжевых жилетах и об угрюмых мужиках, которые на стоянках зачем-то обстукивают длинными молотками колеса поездов дальнего следования. Антонио ни о чем не думал — он с видом аборигена острова Пасхи рассматривал невиданное прежде огнедышащее чудо и не пытался вникнуть в содержание разговора.

Пауза затянулась до неприличия. «Никогда Штирлиц не был так близок к провалу», — вспомнил Бурик фразу из показанного недавно старинного телесериала. Добрыня, в свою очередь, уже рисовал себе картину того, как всю компанию с позором попрут с паровоза.

Но тут на помощь друзьям пришел Антонио:

— Economico…. — вдруг произнес он. — Molto economico! No?[37]

— Ах, на «эконо-о-мике», — протянул Аркадий.

— Несчастные люди! — резюмировал до этого молчавший высокий дядька. — Кошмар!

— Слушай, — зашептал Бурик Антонио. — Ты-то откуда знаешь про факультет экономики в этом… МИИТе?

— Не знаю ничего про эту вашу мииту. Просто подумал, что вот такое использование пара, наверное, очень экономично — вода и уголь. И больше ничего! Это удивительно…

— Ты даже не представляешь себе, как вовремя ты это ляпнул.

— А что я такого сказал? Ничего такого…

— Ладно, потом объясню.

— Эй, а по-русски? — прервал их Баринов.

— Извините, Андрей Владимирович. Просто я перевел Антонио то, что вы сказали про паровоз.

— А, это другое дело.

— А итальянский ты тоже в кружке железнодорожников выучил? — поинтересовалась Галя.

— Нет… — Бурик потупил глаза. — В итальянской спецшколе…

— Ну, мужики, тогда держите пять! — сказал Аркадий.

Мальчишки по очереди растопыренными пятернями ударили по промасленной ладони в разводах угольной пыли.

— Смотрите и удивляйтесь! — сказал стоящий у них за спиной Андрей Владимирович и жестом обвел кабину машиниста.

Точнее сказать, кабины никакой не было — всего лишь узкий проход между топкой и тендером, так Аркадий обозвал смешной прицеп с углем. Черная панель над топкой была утыкана всевозможными кранами, вентилями, рукоятками, переключателями, рычагами и клапанами. Справа от пышущего жаром котла красовалось весело раскрашенное колесо, напоминающее штурвал, а над ним — концептуальная табличка: «Машинист! Проезд на запрещающий сигнал семафора — преступление перед ГОСУДАРСТВОМ!», несомненно, обосновавшейся тут с того самого 1929 года.

Сразу над топкой шипел самоварного вида краник, закрепленный на медном змеевике. Он сердито плевался кипятком с периодичностью в пять-шесть секунд.

— Так, ребята, посторонились — подтопить надо.

Мальчишки буквально вжались в стены. Аркадий тем временем вооружился большой лопатой.

Сам процесс напоминал кадры из фильма о Гражданской войне — боевая подруга Аркадия, Галя, отточенными движениями открывала и закрывала пасть топки, а ее вихрастый друг закидывал в ревущее пламя очередную лопату угля. Для сохранения антуража не хватало только чумазого белогвардейца с винтовкой…

Через несколько минут безмолвного наблюдения за процессом топки и оглядывания интерьера кабины со стороны мальчишек посыпались глупые, но выразительные вопросы:

— А что это у вас такое, все время без пятнадцати восемь? — поинтересовался Бурик.

— Гхм… — сказал Андрей Владимирович. — Это манометр.

— Что вы говорите… Я смотрю, здесь вообще много этих… манометров. И вообще, приборов.

— Меньше, чем в самолете, — усмехнулся Аркадий.

— Как же вы в них разбираетесь? — спросил Добрыня.

— Да на них же все написано. На рукоятках тоже.

«Форсунка…» — прочитал Бурик на одной из них.

— И в самом деле…

— А этот что показывает? — осведомился Добрыня.

— Этот? Давление в котле. Дойдет стрелка до двенадцати — видишь, черта — можно будет ехать.

Аркадий покрутил продолговатую ручку на котле, бросил взгляд на приборы и начал спускаться по лесенке вниз. Бурик потихоньку переводил Антонио весь разговор.

— Неужели в самом деле можно? — удивленно спросил он.

— Не знаю… Но очень хочется. Нас, наверное, не возьмут…

— А поедете? — спросил Добрыня Андрея Владимировича.

— Ребята, ну какие могут быть гарантии? — ответил тот. — Машина старая, неизвестно еще, что выкинет. Вот завтра поедем точно, будем его на «боеготовность» проверять… А сегодня — так, профилактика…

— За-автра…

— Ну что вы там, клапан открыли? — закричал снизу Аркадий, — Давай, трави помаленьку!

Предохранительный клапан проверили с карлсоновской ловкостью. Сбоку с шипением полетели клубы белого пара. Совсем как в кино… Давление в котле начало расти, стрелка медленно, но неумолимо поползла вверх.