Читать книгу - "Выживания не гарантирую - Андрей Лазарчук"

– Боюсь, Гуго, что и самого его мы живым не получим. Если ты чего-нибудь не придумаешь.

– Я придумаю.

– Вытащи его. Даже если он в конце концов сломался, то все равно очень много для нас сделал.

– Ты сентиментален, дружище, как гамбургская проститутка на экскурсии по Парижу…

Штурмфогель вдруг захохотал. Выразить словами, что такого особо смешного в словах Гуго, он не мог – срабатывали какие-то мгновенные ассоциации, выстраивались в невозможные цепочки… Он хохотал долго, и, даже выпив большую рюмку водки – без удовольствия, как лекарство, – еще время от времени всхохатывал, а потом улыбался чему-то, но чему – не понимал сам.

Шампиньи-сюр-Марн, 19 февраля 1945. 18 часов

– Вот это я, – Волков выложил перед начальником госпиталя полковником Смитом свое служебное удостоверение. – Вот это – мои полномочия. А это – человек, которого мы ищем. Возможно, он у вас проходит под чужим именем или как Джон Доу…

Медицинский полковник долго и туповато смотрел на документы. У него были маленькие близко посаженные глаза и нездоровый румянец на скулах.

– Допустим, – сказал он. – И что дальше?

– Это мой офицер. Его состояние вызвано неким внешним фактором, о котором вам знать не следует. Обычными средствами вы его на ноги не поставите. Я должен забрать его, чтобы продолжить лечение в расположении части. Он в коме? Судороги были?

Полковник медленно поднял взгляд на Волкова. Пристально посмотрел на Эйба. Потом опять на Волкова.

– Я должен получить подтверждение ваших полномочий от своего начальства. От генерала Толанда. Без этого я вам никого не отдам.

– То есть мой человек у вас?

– Этого я не утверждал. У меня лежат несколько неизвестных, один из них внешне будто бы похож. Он в полном сознании, но страдает тотальной амнезией.

– Я могу посмотреть на него? Только посмотреть?

– Думаю, да, – сказал полковник неохотно. – Вас проводят. Сержант!..

Госпиталь располагался в монастыре. Такие старые здания Волков не любил: в них все пропитывалось запахами многих поколений бывших жильцов. И эти запахи не мог перебить крепкий госпитальный дух йода, меркурохрома, автоклава, марли, карболки, гноя…

– Здесь, – юный сержант откинул простыню, загораживающую глубокую нишу в стене.

На узкой койке, укрытый с головой блекло-лиловым одеялом, кто-то лежал, свернувшись калачиком.

– Боится, – сказал сержант. – Всего боится… Джон! Проснись, – он легонько тронул лежащего за плечо; тот вздрогнул. – Это я, Пит. Ты меня знаешь. Проснись.

Он приподнял угол одеяла с лица лежащего, и Волков почувствовал, как пальцы Эйба сжимаются на его локте.

– Это он, – сказал Волков. – Сержант, можете записать его данные: Натан Коэн, двадцать лет, лейтенант воздушных сил, шестая отдельная авиаэскадрилья. И – оставьте нас на пять минут.

– Сэр, я…

– Разве вам приказали конвоировать нас? Если вы сейчас же не отойдете на двадцать пять шагов, то станете обладать совершенно секретной информацией, допуска к которой у вас нет. То есть лет пять тюрьмы вам обеспечено. Ясно?

– Так точно, сэр.

Сержант неохотно удалился, а Волков быстро скользнул вверх и убедился, что поблизости никого нет, равно как нет и верхнего тела Натана. Можно было приступать к вселению. Он так давно делал это в последний раз, что почти забыл ощущения…

Вверху здесь был не дом, а огромная разветвленная пещера. Пещерный город, может быть. Свет проникал по высоким колодцам. Волков закрыл глаза, настроился на поиск – и вскоре под ногой ощутил мягкую теплую пульсацию. Так пульсирует родничок у ребенка. Волков присел и стал руками разгребать песок. Под песком была крышка люка – не стальная, не деревянная, а словно бы из толстой подошвенной кожи. Пульсация исходила от нее. Он нашарил медное кольцо и с трудом поднял крышку. Внизу было что-то вроде рубки подводной лодки. Волков с трудом втиснулся на теплое еще сиденье и положил руки на рычаги…

Где-то страшно далеко отсюда кто-то открыл глаза. Перед Волковым распахнулись прикрытые заслонками окна. За толстым стеклом Волков увидел двух исполинских зеленых монстров, висящих горизонтально. Морды их – белые, бесформенные, расплывчатые – тянулись к нему; глаза были пустыми дырами с чем-то опасно вязким на дне.

А потом очень быстро, но без рывков – так чай пропитывает, а потом растворяет в себе кусок сахара – Волков оказался в чужом теле.

Он тут же спустил ноги с кровати и сел. Потом встал. Тело слушалось вроде бы неплохо. А в своем собственном, временно оставленном, он был уверен на все сто: оно перемалывало и не такие ситуации.

– Эйб, по плану, – сказал Волков чужим голосом. – Заводи мотор и жди.

– Понял…

Через минуту, придерживая свое тело за плечо, Волков вышел из-за занавески. Сержант посмотрел на них, но ничего не заметил. В обнимку они прошли сквозь весь госпиталь, сели в «паккард» – видно было, что Эйб все-таки нервничал: постукивал ладонями о руль – и спокойно уехали прочь.

Рим, 21 февраля 1945. 14 часов

Состояние, в котором Мерри находился после того, как дал согласие работать на Дрозда, было восторженным состоянием пустого хрупкого предмета, немного похожего внешне на человека. Он ходил, отскакивая от неровностей земли, как мячик. Внутри всё звенело.

Отель «Канопа», что на улице Алессандрино, был совершенно невыносимой вонючей дырой, клоповником, душным дешевым полуборделем. Дрозд не подходил к Мерри близко, но время от времени появлялся где-то на краю поля зрения. И вообще – чувствовался неподалеку. Как будто источал слабый запах незнакомого табака.

Приказ был: ждать. Эрвин или его люди придут обязательно. Им не терпится. Они не станут дожидаться прибытия в какую-то там нейтральную страну…

Несколько часов, безвыходно (вот телефон; жди звонка!) проведенных в деревянном ящике, оклеенном изнутри бумагой поросячьего цвета с темно-золотыми амурчиками; ящике, единственное оконце которого выходило на противоположную глухую закопченную кирпичную стену; ящике, наполненном шуршанием мышей в пустых стенах и периодически возобновляющимися звуками забав, доносящимися откуда-то сверху и справа, – эти несколько часов вдруг вернули Айове какую-то частичку ощущения себя-прежнего. Больно было так, словно обмороженную руку сунули в ведро с горячей водой…

Но он втайне был рад этой боли.

Стараясь не думать ни о чем, Мерри открыл чемодан и достал маленький трофейный вальтер. Вынул обойму, проверил, вставил обратно. Передернул затвор. Поднес пистолет к лицу, всматриваясь внутрь узкого дула. Рука чуть подрагивала. Из пистолета пахло смесью ружейного масла и жженого гребешка. Он знал, что самое верное – стрелять в рот. Но запах был настолько тошнотворен, что Мерри с трудом сдержал рвоту. Тогда он прижал ствол к виску. От дьявольски холодной точки соприкосновения со смертью тут же пошла волна очищения. Время Мерри вдруг растянулось, как меха аккордеона. Да, он никогда не вернется домой. Прости, отец, ты так мечтал о внуках… не повезло. Ничего, сестричка Элис скоро подрастет, выйдет замуж за хорошего парня… Он думал об этом с тихой спокойной грустью. И никогда больше он не взлетит в Эдем и не повстречается с Яной и Джулией. Эта страница закрылась навсегда. Что ж, бывает. И жизнь кончилась не так, как хотелось бы. Но цепляться за нее – это значит испытать куда больший страх и унижение, чем вот сейчас – раскинуть руки и, ни о чем не жалея…