Читать книгу - "Транзиция - Иэн Бэнкс"

Встреча с мадам д’Ортолан прошла из рук вон плохо. Моя собеседница косо сидела на стуле, скатерть лежала не по центру – один свободный край был вдвое длиннее другого. Компенсировать это безобразие я мог только подергиванием ноги, что, если честно, ни капли не помогало. К тому же Мадам держала меня за идиота! Напыщенная дрянь!

Я понимаю, что бубню себе под нос: «Плайт, Йесусдоттир, Кряйк, Хайцлофт-Байдекерн, Обликк, Малверхилл», дабы хорошенько запомнить этот перечень. Официант, забирающий с соседнего столика сдачу, с подозрением на меня косится.

– Плайт, Йесусдоттир, Кряйк, Хайцлофт-Байдекерн, Обликк, Малверхилл, – с улыбкой глядя на него, бормочу я.

Теоретически я нарушаю меры безопасности. Ну и что? Все равно в этом мире мои слова ничего не значат. Те, кто знаком лишь с этой реальностью – да и в принципе, с любым из миров по отдельности, – услышат просто бессмысленный набор звуков.

В моей нагрудной сумке лежит маленький алюминиевый тубус. Среди прочего в нем находится одноразовый механический считыватель – металлическое устройство, похожее на две крошечные измерительные рулетки, соединенные лентой, на которую надето что-то вроде нашлепки со стеклянным окошком. На одной из катушек – выдвижная рукоятка. Выдвинув ее и отпустив, вы заводите механизм, который начинает перематывать бумажную ленту сквозь стеклянное окошко с одной бобины на другую. Главное – смотреть очень внимательно. Вы можете прочитать с десяток букв зараз, прежде чем лента с ними намотается на вторую катушку, где особым образом обработанная бумага, вступая в контакт с воздухом, рассыпается в пыль, навсегда уничтожая напечатанное. Едва механизм запущен, ленту уже не остановить, так что важно не отвлекаться. Если проморгаете часть сообщения – дело плохо. Придется просить, чтобы инструкцию вам выдали заново, а это ничего хорошего не сулит.

Я изучил свою инструкцию в туалете. Лампа светила тускло, так что я включил фонарик. Если прибавить к прочитанному крайне нетипичные устные поправки, боссам понадобилось несколько, как у нас принято называть, «устранений». Хотя несколько – это еще мягко сказано. Довольно много. И все поручили мне. Любопытно…

Чихнув, я вновь открываю глаза. Теперь я франтоватый джентльмен в сюртуке, шляпе и серых перчатках. В руке – трость. Цвет кожи стал немного темнее. Проверка языков выявляет, что знание китайского вернулось, а на фарси я говорю почти так же бегло, как на французском и английском. На четвертом месте – немецкий, а затем – поверхностные знания еще как минимум двадцати языков. Этот мир, похоже, сильно разобщен.

Париж опять изменился. Остров Сен-Луи теперь надвое разделен каналом, по улице на цокающих, трясущих гривами лошадях гарцуют импозантно одетые гусары, которым вежливо аплодируют немногочисленные зеваки. Плывут клубы пара. Я задираю голову, надеясь полюбоваться дирижаблями. Они всегда мне нравились, однако здесь ни одного не видно.

Я жду, пока всадники проедут, а затем останавливаю элегантный паровой кеб и прошу шофера отвезти меня на вокзал Ватерлоо, откуда ходит скоростной поезд до Англии.

– Плайт, Йесусдоттир, Кряйк, Хайцлофт-Байдекерн, Обликк, Малверхилл, – снова бормочу я и подмигиваю недоумевающему таксисту.

В пассажирском отсеке имеется зеркало. Я разглядываю свое отражение. Одет я с иголочки, подстрижен волосок к волоску, небольшая козлиная бородка филигранно подбрита, однако в остальном моя внешность, как обычно, ничем не примечательна.

Номер такси – 9034. Если сложить цифры, получится шестнадцать, единица с шестеркой в сумме дают семь, а это – любой дурак знает – счастливейшее из чисел. Я поправляю манжеты рубашки, торчащие из рукавов пиджака: полоски белой ткани должны быть одинаковой длины.

С глубоким вздохом устраиваюсь на бархатном сиденье со стеганой обивкой, стараясь угнездиться ровно по центру. Похоже, обсессивно-компульсивное расстройство никуда не делось.

Клуб «Перинеум» находится на Вермин-стрит, неподалеку от Пикадилли. Я приезжаю под вечер, когда лорд Хармайл пьет чай.

– Мистер Демесир, – произносит он, брезгливо оглядывая мою визитку, как будто она заразная. – Какой сюрприз. Не хотите ли присоединиться?

– Спасибо, не откажусь.

Лорд Хармайл – тощий, костлявый мужчина с длинными белыми волосами и будто бы выцветшими чертами лица. Губы у него тонкие, бледно-сиреневые; маленькие глазки вечно слезятся. Он выглядит лет на девяносто, а то и древнее, хотя на самом деле ему едва за пятьдесят. Две группы медиков, изучающих эту аномалию, видят причину либо в наследственной патологии, либо в излишне экстравагантных пристрастиях.

Хармайл буравит меня взглядом с дальнего конца стола. В «Перинеуме» настолько же тихо, чопорно и пустынно, насколько было шумно, живо и людно в кафе «Атлантик». Пахнет кожей и трубочным табаком.

– Так, значит, вы от мадам д’Ортолан? – вопрошает почтенный лорд.

Возле нашего столика материализуется лакей и наливает почти бесцветный чай в полупрозрачную фарфоровую чашку. Я с трудом подавляю желание развернуть ее так, чтобы ручка указывала прямо на меня.

– Мадам шлет вам поклон, – говорю я, хотя ничего подобного от нее не слышал.

Лорд Хармайл втягивает и без того впалые щеки и морщится так, будто его чай сдобрен мышьяком.

– И как эта… леди… поживает?

– Прекрасно.

– Гм-м… – Пальцы лорда Хармайла, словно когти ископаемого хищника, зависают над чем-то вроде огуречных сэндвичей без корки. – А вы… Вас просили мне что-то передать?

Когтистая лапа меняет курс и останавливает свой выбор на печенье. На одной тарелке лежат семь анемичного вида бутербродов, на другой – одиннадцать печений. Оба числа простые. В сумме дают восемнадцать. Такое число уже простым не назовешь. А сумма его цифр – девять – так вообще не число, а пустышка. Воистину, вся эта математика и развлекает, и печалит одновременно.

– Да.

Я вынимаю бронзовую коробочку и вытряхиваю себе в чай крошечную таблетку. Затем помешиваю ложечкой и подношу чашку к губам. Лорд Хармайл и бровью не ведет.

– Чашку полагается поднимать вместе с блюдцем, – брезгливо роняет он, когда я делаю глоток.

– Действительно? Прошу прощения. – Я опускаю чашку и снова подношу ее к губам уже вместе с блюдцем.

Вкус у чая невнятный, словно все его ароматные составляющие притаились, боясь проявить себя.

– Итак? – сердито спрашивает Хармайл.

– Итак? – повторяю я в ответ, изображая вежливую озадаченность.

– Что вас просили передать мне, сэр?

Никогда не перестану искренне восторгаться людьми, которые вкладывают в слово «сэр» – на первый взгляд почтительное – такую долю неприкрытого презрения, какую позволил себе только что лорд Хармайл.

– Ах да. – Я возвращаю блюдце с чашкой на стол. – Должно быть, вы испытываете некоторое беспокойство в связи с последними… изменениями в Центральном совете. Не волнуйтесь. Ситуация находится под нашим неусыпным… – я улыбаюсь, – надзором.

С лица Хармайла, и без того бледного, сбегает последняя краска. Довольно