Читать книгу - "Танец с зеркалом - Эльдар Сафин"

– Скажи же, наконец, кто солист! – нахмурился Мариинский. – Если не наша школа, то не могу поручиться…

– Ну конечно, наша школа, – проворковал гость, вскакивая и суетясь вокруг мэтра. – Разве я мог предложить вам кого-то со стороны! Наш, полностью наш! И духом – и телом! Каждым камнем наш, каждым ветерком в подворотне, каждым деревцем в парках!

– Как! – вскричал Мариинский, всплескивая руками. – Неужели это…

– Именно! Страдает. Любит. Письма пишет. Ему будет полезно немного подвигаться. Но вы должны помочь мне! Возьмите дирижерскую палочку, вот так, взмахните…

* * *

Петербург проснулся в человеческом теле.

Одет он был как протагонист в балете «Ленинградская симфония»: в трико и тенниску.

Это было ни на что не похоже! Можно шевелить руками, садиться, вертеть головой, да что там – прыгать! Он так и сделал: выбежал на Дворцовую площадь и, еще не веря, совершил несколько скользящих прыжков вокруг Александровской колонны.

– Будет, будет. Хорош, в смысле. Мне бы еще понять, в каком стиле с тобой лучше разговаривать, – послышался ворчливый голос. – Работать надо, а он глиссады выписывает.

– Печальный демон, дух изгнанья? – удивился Петербург.

– Все-то ты знаешь, интеллигентщина. Думаешь, тебе халява обломилась? Тьфу, ты – даром, считаешь, выпало счастье парить? Одним словом – собирайся, я тебе занятие нашел. Не все проспектами пролегать да мостами разводить. Иди за мной. И – правильно, говори там поменьше, а больше слушай. Тогда будешь танцевать как… Мадрид. Или Буэнос-Айрес.

– Танцевать? А она увидит?

– Первопрестольная? Конечно. Все увидят. Все столицы твои будут. Ходу!

Тем утром, которое еще не настало – а может, оно настает каждый день? – Петербург вышел на сцену. Разогнал облака над Невой, и по ней побежали аквабусы и прогулочные катера. Большой трехмачтовый парусник, стоящий у берега, развернул российский флаг. Невский проспект, и так никогда не засыпающий, взбодрился, зашелестел шинами автомобилей, запиликал гудками, эхо от них отразилось еле заметным дрожанием монферрановских колонн и пропало под куполом собора. Там уже ждал хор.

Музыканты в сборе, значит, пора начинать. Молодой человек с внешностью европейца но русским характером, легко подпрыгнув в кабриоле, взмахнул руками, словно подавая знак. Движение уловили фонтаны Петергофа, понесли на тонких струях вверх, уронили с высоты. Дорожки парков наполнились детьми в колясках и на роликах. Скейтеры полетели вдоль набережных, вызывая зависть сфинксов и львов. Вздохнули мосты под пристальными взглядами грифонов и коней. Царское село вспомнило юные школьные годы и молодого Пушкина, и старика Державина. Ангел Адмиралтейства взирал на все это сверху, а глубоко под землей гудело метро, унося людей к мирской суете. И только Медный всадник делал вид, что ни при чем, но сам внимательно следил, чтоб зрители наблюдали, чтоб не забывали аплодировать. В далеком Кронштадте стоящая на ремонте «Аврора» подумала: а может и не зря все было сто лет назад? Не совсем зря… Ведь был прорыв. Было просвещение. Было искусство. И даже, говорят, космос… Можно ли перечеркнуть?

Танцующий молодой человек не заметил, в какой момент рядом с ним появилась партнерша. Это была не Терпсихора, нет. Женщина в платке, на лице которой отражались столетия, но стан был стройным, движения – невесомыми, а главное, такой жар полыхал в сердце, что растаяла бы, наверное, вечная мерзлота. У танца нет границ – и в этом па-де-де они были вместе, потому что – что еще остается, как не держаться друг за друга, когда весь мир смотрит холодно, недоверчиво, и ждет, нетерпеливо ждет твоего падения…

Демон стоял на мосту Лейтенанта Шмидта (название Благовещенский ему не нравилось), облокотившись о решетку, и задумчиво гладил по морде чугунного морского конька.

– Ты спрашиваешь, хвостатый, зачем мне это было нужно? Глумлюсь, думаешь? Да не глумлюсь я. Просто мне скучно. Хотелось музыки, светлого пятна. Пусть танцует, пока молодой, у него хотя бы будет, что вспомнить серыми зимними вечерами. В конце концов, могу я устроить праздник? Тварь я дрожащая, или?.. И Мариинский доволен, вон какой сбор.

Над Невой начиналось лазерное шоу.

2017 год, неизвестное число

Дорогая Столица!

То, что случилось между нами, так удивительно, что я не в силах осознать этого в полной мере. Но впервые за долгие-долгие годы я понял вдруг, что не один. Есть кто-то, кому я нужен со своим холодом, дождем, серым ветреным небом, унылыми трущобами и, как считают некоторые (хотя они ошибаются), дворянской спесью и постоянным желанием умничать. Пусть мне не верят, но я почувствовал родственную душу. И теперь знаю, что когда-нибудь мы встретимся опять, а пока, даже на расстоянии, мы всегда будем вместе, соединенные нервами железных дорог и шоссе.

Думай обо мне, дорогая.

Навсегда твой,

Санкт-Петербург.

2
Экспериментирующий подросток
ТАНГО НУЭВО

Танго нуэво – это эксперименты по части оригинальности шагов, стремление найти свой собственный неповторимый стиль. Танго нуэво свойственны оригинальные вращения со сплетением и вымещением ног, изысканные позы и поддержки.

♂ Морковка для Альбиноса

Солнце освещало черную равнину на острове в семнадцати километрах от Пскова. Оно собиралось уже скрыться за горизонтом, но еще кокетничало, пользуясь тем, что стало тусклее и не могло повредить фасетки тем, кто смотрел бы на него.

Миха шел по распаханной земле, ведя левой ногой борозду по всей длине поля. Выглядел он в последнее время не очень – краска на голове местами облупилась от сырости и ветра, во всю грудь тянулась еле заметная пока трещинка, которую надо было заделать еще с месяц назад, когда она только появилась, а сейчас, видимо, обычной замазкой уже обойтись не получится.

Впрочем, Миха плевать хотел и на собственный внешний вид, и на возможные проблемы с каменным телом в недалеком будущем. Все дело было в кролике-альбиносе – этот паршивец в питомнике выглядел таким живым и милым, а старый, обычный – серый – уже совсем поседел и вот-вот грозился издохнуть.

От переживаний Миха чуть сильнее ткнул ногой в землю, борозда пошла глубже – и это было крайне нехорошо, потому что так посаженные в нее семена скорее всего не взойдут.

– Михаэль! Карпентер, мать твою глыбу березой под дых! – заорал бегущий к пахарю Тодди.

Он оставлял в мягкой земле глубокие следы и был кардинально неправ. Настолько, что Миха несколько мгновений на полном серьезе рассматривал возможность упереться и встретить приятеля мощным хуком в челюсть.

Однако при этом пострадал бы кролик Тодди – тоже не совсем идеальный, но убийство или нанесение увечий чужому животному было слишком большой карой за такой проступок.