Читать книгу - "Трон из пепла - Хлоя Пеньяранда"

– Мы встретились в лагере работорговцев, – произнес он наконец.

Фейт охнула, сердце болезненно сжалось при этом упоминании. Она уже кое-что знала о жестоком прошлом Рейлана, о безжалостном воспитании дяди, отца Ливии, но он никогда не рассказывал о лагере работорговцев. Не зная, что сказать, она просто молчала и ждала, захочет ли Кайлер поделиться, не осуждая и не злясь, если он внезапно решит не продолжать.

– Прежде чем я продолжу, хочу чтобы ты знала, что я вовсе не горжусь тем, что делал, и буду нести этот груз до конца дней. Но все же я сделал бы все это снова, только чтобы избавить моего брата от худшей участи. – Теперь Кайлер говорил тихо, словно стыдился. И когда Фейт еще раз сжала его руку, он слабо ответил на жест. – Мой отец был очень похож на дядю Рейлана. Его извращенный ум верил, что жестокость и есть любовь, а боль – лучшее воспитание. Мне едва минул первый век, когда родился Изая, и я знал, что сделаю все, чтобы жестокие выходки отца не причинили ему такого вреда, который был нанесен мне.

– Мы росли, и брат начал замечать, что я несу наказания не только за свои, но и за его проступки. Отец во всем видел только ошибки, ему всегда было мало. – Рука Кайлера напряглась, и Фейт обхватила его за плечо второй рукой, надеясь убедить, что вовсе не осуждает. – Для нашей семьи настали тяжелые времена. Отец потерял пост верховного главнокомандующего из-за неоправданной жестокости после нескольких случаев. – Он невесело усмехнулся. – Но по мере того как мы впадали в нищету, становилось только хуже. Он пристрастился к выпивке, которая только добавила пороха к его и без того пылающему огню ненависти и насилия. Моя мать была слабой женщиной, она не могла защитить нас и, прежде чем мне исполнилось два столетия, покинула нас всех. Мне до сих пор не известно, куда она направилась и жива ли вообще.

Горькие нотки в голосе выдавали веками скрытую боль.

– Это неправильно, но думаю, что в душе виню ее за это. Не за то, что она бросила нас, а за то, что не взяла Изаю с собой, я мог бы ей помочь. Если бы она взяла его с собой, я помог бы им сбежать и исчезнуть навсегда.

Фейт с болью слушала о его самоотверженности и стремлении защищать. Она совсем забыла про панику и время, ноги двигались машинально, пока Кайлер вел ее вперед.

Слушая душераздирающую историю воина, за которого держалась, Фейт почувствовала глубокую связь с ним.

– После ее ухода прошло много лет. Однажды я вернулся домой после драки в печально известной яме, которая давала единственный доход, на который мы могли рассчитывать. Изаи нигде не было, и только пьяный отец лежал в полубессознательном состоянии в своей постели. Когда я наконец вытянул из него, что он натворил… Я сорвался. – Голос Кайлера становился все ниже и мрачнее по мере приближения к роковому событию. – Он продал его в лагерь рабов. За ним пришли, пока меня не было, чтобы я не смог их остановить. Я избил отца, и по сей день не могу объяснить охватившую меня слепую ярость. Она блокирует в памяти те ужасные способы, которыми я его пытал, чтобы узнать название лагеря. Добившись признания, я убил его. Прямо там свернул ему шею, и жалел лишь о том, что не сделал этого раньше.

Кайлер замолчал, и Фейт задумалась, пытался ли он оценить ее реакцию на шокирующее откровение. Но она была далеко не так шокирована, как он, вероятно, ожидал. И могла думать только о его храбрости и готовности пожертвовать своей человечностью ради брата, зная, что, несмотря на злые поступки отца, его душа навсегда будет запятнана убийством. Как у Рейлана. Она часто замечала сходство между генералом и его заместителем – больше, чем с Изаей. Они были словно две стороны одной медали.

Фейт крепко сжала его руку и произнесла тихим от волнения голосом:

– Он получил по заслугам.

– Возможно, – печально сказал Кайлер, давая понять, что не верил, что этого достаточно для искупления. – Я узнал, что Изаю увезли в лагерь на другом конце Райенелла, и составил план. Если бы я просто сдался как раб, то приговорил бы нас обоих. Поэтому решил поступить на службу надсмотрщиком. Потребовалось шесть мучительных месяцев, чтобы пройти обучение, сдать их тесты, когда все, о чем я мог думать, это об ужасающих условиях и тяжелом труде, которому они подвергали брата. Тогда он не был тем свирепым воином, каким ты его знаешь. Это произошло позже, когда он твердо решил никогда больше не зависеть ни от чьей милости.

– Не знала, что в Райенелле процветала работорговля.

– Уже нет, но это все равно часть истории. – Голос Кайлера смягчился, и она почти почувствовала его легкую улыбку, рассеивающую печаль. – В конце концов меня назначили надзирателем, но лагеря разделялись на разные сети. Я оказался не в лагере Изаи и был совсем новичком, чтобы просить о переводе – это могло вызвать подозрения. Поэтому, как бы сильно мне ни хотелось перебить каждого хозяина и надсмотрщика, наблюдавших за жестокими и незаконными условиями содержания рабов, пришлось набраться терпения.

– В лагерях содержались и люди и фейри. Люди выполняли большую часть работы, но некоторые дела были за пределами их физических возможностей, а некоторые фейри просто выполняли гораздо быстрее. Добыча полезных ископаемых, доставка, строительство. Эти тяжелые задачи унесли много жизней. – Кайлер стиснул руку в кулак, приходя в ярость от мрачных воспоминаний, и Фейт сжала его обеими руками. – Я старался помочь тем, кому мог, принося воду, позволяя подольше отдохнуть, когда никто не видел. Этого было недостаточно, совершенно недостаточно, но лагерями управляли очень высокопоставленные и могущественные фейри. Высокие стены, охрана и постоянное наблюдение делали побег практически невозможным.

– Мне потребовалось еще шесть месяцев, чтобы наконец получить разрешение на перевод в лагерь, в котором, как я надеялся, еще содержался Изая. Он провел в рабстве целый год. И я очень боялся, что его, возможно, уже нет в живых, сам был свидетелем, как многие теряли жизни в результате нелепых аварий или от полного истощения из-за непосильного труда. Когда я приехал, то тут же обыскал лагерь у пещеры, пока, благодаря милости Духов, не нашел его.

Фейт поддалась тревоге. Лишившись зрения, ее разум рисовал перед глазами все