Читать книгу - ""Фантастика 2025-27". Компиляция. Книги 1-25 - Андрей Соболев"

Хрущёва оказалась приличной. Я мог видеть только их спины, естественно, никого не узнал, разве что Фурцеву трудно было с кем-то спутать. Фотокорреспонденты клацали вспышками камер, чей-то голос вещал о картинах. Охрана в штатском нас хотела было притормозить, но удостоверение Владимира Петровича смело этот барьер. Наконец-то я увидел Хрущёва вживую и трепета от этого факта совсем не испытал.

— А вот так, Никита Сергеевич, советские художники изображают рабочих, — наконец услышал я голос секретаря Союза художников РСФСР Владимира Серова.

Хрущёв с товарищами никак не отреагировал и переместились к следующей картине. Серов удивительным образом оказался впереди и, подняв руку, сообщил:

— Вот так, Никита Сергеевич, наши советские художники изображают счастливых советских матерей.

Это они, оказывается, до «Материнства» Дейнеки добрались. Только почему такая подача и пояснение сюжета работ, как для младшей группы детского сада? Возле следующего полотна с рыбаками Хрущёв припомнил, что-то про уху и как его потчевали. Посмеялись. А дальше вся эта «правительственная тусовка» переместилась в залы с теми самыми экспрессионистами и прочим «неофициальным искусством». Хрущёв практически сразу стал заводиться.

— Что это такое? — гневно поинтересовался он.

— Это «Обнажённая» Фалька, — подсказал кто-то из свиты.

Хрущёв не расслышал, да и не знал, по всей видимости, кто такой Роберт Фальк, и разразился речью по поводу этой «голой Вальки», сравнивая данное творчество с западными художниками и завершил свой экспромт словами:

— У нас покамест такое творчество считается неприличным, у нас милиционер задержит.

Как-то мне стало обидно за «Вальку». На самом деле это довольно известная натурщица — Любовь Попеска. Она позировала Константину Коровину и Валентину Серову. Не тому Серову, что своими губешками шлёпает, придумывая, что ещё Хрущёву сказать, а тому Серову, у которого «Девочка с персиками».

«Обнажённая» — одна из немногих работ Фалька, которая мне нравилась. Фигура практически сложена из плоскостей. Цвета сочные и настолько яркие, что невольно удивляешься тому, как Фальку удалось гармонично объединить эти красные, жёлтые и оранжевые оттенки. Работа в большей степени напоминала этюд, когда художник широко и без прорисовки деталей обозначает основное. Эта самая этюдность картины меня и привлекала.

Возле работ Штеренберга Хрущёв снова притормозил и произнёс, уже не стесняясь и не пытаясь понять современное искусство:

— Мазня!

Кто-то из свиты поспешил заявить, что музеи платят деньги из кармана трудящихся. И даже стали перечислять, что вот за это полотно заплачено семь тысяч, за другое — шесть с половиной. Расценки озвучивались явно дореформенным деньгам, но никто оратора не поправил. Он же продолжал пояснять, что чем крупнее полотно, тем дороже, поскольку в стоимости учитывается не только художественная составляющая, но и квадратные метры. Наконец-то хоть кто-то внятно объяснил мне всю эту страсть к гигантомании и желание художников становиться монументалистами!

Слушая пояснения по ценам, не останавливаясь, Хрущёв двигался дальше и в очередной раз притормозил у картины Никонова «Геологи». Размер по длинной стороне больше двух метров. А само изображение без прорисовки деталей как раз попадало в категорию «мазня».

— Вот кто за это заплатил? Вот тот пусть и платит свои деньги, а я платить не буду, — заявил Хрущёв.

Приближённые поозирались, взгляд многих почему-то останавливался на Фурцевой. Та поправила пачку документов, зажатую под мышкой, и комментировать ничего не стала. Наконец кто-то сказал, что картина пока не куплена.

— Интересно, кто это заказывал? — не унимался Хрущёв. — Пусть кто заказывал, заплатит и добросовестно выполнит свои обязательства, а после пусть хоть повесит себе на шею. Картина должна вдохновлять человека, возвышать, вдохновлять на ратный и трудовой подвиг. А это что?

Подпевалы из окружения подобострастно загомонили. Слов я не разобрал по той причине, что дядя Вова решил, что хватит нам такое слушать и пора ретироваться на второй этаж.

— И что, мы с этой мазнёй пойдём в коммунизм? Говно! — услышал я последнюю фразу Хрущёва перед тем, как последовать за полковником.

Глава 16

(Большинство фраз Хрущёва взято из стенограмм).

На лестнице и площадке второго этажа волновались и радовались студийцы Белютина, он сам, Неизвестный, Янкилевский, Соостер и Соболев.

— Ты теперь убедился в моей правоте, что выставка на Таганке была необходима? — доказывал что-то Белютину Эрнст Неизвестный. — Я вас всех вытянул!

— Товарищи, пройдите в зал к своим картинам, — прервал их весёлое щебетание Владимир Петрович.

Сам он выглядел мрачнее тучи. Послушали и услышали мы много. М-да… А сейчас Серов скажет, что до этого Хрущёв видел вполне приличные произведения, поведёт смотреть советских авангардистов. И начнётся… Жаль ребят, они же словно дети малые ещё верят в «светлое будущее».

— Друзья! Поставьте в центре нашего зала кресло, мы посадим в него Никиту Сергеевича. Он будет слушать, а мы рассказывать, как и что делали, — предложил утопист-мечтатель Белютин.

— Сашка, тебе там что-то было нужно. Всё готово? Проверь наличие карандашей, вдруг кто забрал, — отвлёк моё внимание от студийцев дядя Вова.

В том, что я сам всё создавал, могут ведь усомниться. Демонстрацию моих умений мы с полковником оговорили вчера вечером. Пару месяцев я отрабатывал портрет нашего вождя. Никому не рассказывал, взял фото из газеты и тренировался в изображении Хрущёва линиями на скорость. Попаданец я или кто? Нам, пападанцам, положено с главами государства знакомиться. Думал я при случае продемонстрировать свои умения (словно цирковая обезьянка). Парой десятков линий обозначу лысую голову, нос, глаза. Никакой штриховки, а похожесть должна присутствовать.

Долго позировать такой человек, как Хрущёв, не станет, и я на тренировках показывал результат в тридцать секунд. Когда узнал, что на выставку меня не возьмут, перестал тренироваться. Но вчера ночью подготовил альбом. Тупо обвёл один из портретов, нажимая сильно карандашом. На следующем альбомном листе остались продавленные линии, которыми я и воспользуюсь словно шпаргалками.

Все мои принадлежности лежали нетронутыми возле ширмы. На лестнице уже послышались аплодисменты, и я вернулся обратно.

— Ну идите. Показывайте мне свою мазню, — прервал аплодисменты Хрущёв.

Художники и Белютин поспешили в первый зал. Насколько я видел со своего места, Хрущёв не выглядел злым или раздосадованным.

— Ну и где тут у вас грешники и праведники? Показывайте свою мазню, — повторил он вполне добродушно.

Естественно, мы с полковником и Алексеем отправились следом за основной группой.

— Не забывай снимать, — напомнил дядя Вова Алексею о фотографировании.

Войти в зал мы не смогли по причине его заполненности и остановились в дверях. Хрущёв так шустро и энергично стал курсировать по помещению, что никто за ним не успевал. Раза три он обежал комнату по кругу. Из-за этого свита неожиданно тормозила, кто-то наступал соседу на ноги, толкался, а кресло,