Читать книгу - "За день до нашей смерти: 208IV - Alex Shkom"

и машешь саблей. Кричишь, изливаешься, борешься… Сам с собой. Никто тебя не слышит. Никто не сможет. И так ты и будешь там — один воин посреди пустого поля. Пока не порежешь сам себя. И ещё раз. И ещё раз. В конце-концов, то поле убьет тебя. Ты сам убьешь себя. Умрёшь ради тех, кто этого даже не заметит.

— Verdad en el olvido? — немного развернулся Отец. — Интересные вещи ты иногда говоришь, Уильям.

— Если бы ещё они работали, Кардинал.

Продолжилась беседа о тех, кого нужно было доставить в Техас. Отца очень заинтересовало описание двух якобы-иностранцев со странным акцентом, неподобающе новой одеждой и не менее интересным багажом — Хантер не утаивал, потому что люди Кардинала всё равно бы обыскали их при встрече. Невзначай, Генрих поинтересовался, не из Мюррея ли пришёл Хантер. На положительный ответ старик лишь выдал серию неприлично острых выражений на испанском — именно его охрана, как оказалось, составляла добрую половину из тех трупов, что были на пепелище. На остальные вопросы Гаскойн не стал отвечать, но сотрудничал куда более оживлённо, чем до этого. Охотника не покидало ощущение — Кардинал знал об Александре и Салливане больше, чем говорил.

К соглашению пришли быстро: следующим утром наёмник и несколько людей должны были выдвинуться к кладбищу, осуществить переправу и доставить «туристов» на Дьявольское Ранчо, чтобы Отец лично убедился в честности слов Уильяма «Из Джонсборо» Хантера. Никаких дополнительных вознаграждений или подводных камней не было, так что и разногласий не возникало. Пожав руку, Кардинал выпроводил гостя на улицу.

Уилла не покидало ощущение того, что Генрих «Отец» Гаскойн попросту обманул его, и оно напоминало ему о себе подозрительным шипением за каждым углом, за которыми, только охотник оборачивался, вновь становилось тихо. Внимание скитающегося по ранчо старика не раз привлекал Пьяница, сидевший в путах — он то спокойно болтал с охранниками, видимо, мельком зная их, то брыкался и оборачивался по сторонам, словно смерть уже шла за ним, пока его стражи просто перекидывались в потрёпанные карты. Хантера не раз посещал один простой вопрос: было ли это правильным решением? Попросить задержать этого мужчину? Обратиться к Генриху за помощью? Идти за Александрой? Взять Пацана с собой? Не остановить Джеймса от похода в Ад?.. Нет. Насчёт последнего вопросов не возникало точно.

В одном из закоулков довольно большого, как оказалось, ранчо, росло одинокое дерево — крупноплодная яблоня. Уильям никогда не видел её в цвету, никогда не видел покрытой яблоками — всякий раз, когда он был здесь, была либо осень, либо ранняя весна, но он очень хорошо знал то дерево — оно всегда было там, и всегда — одно. Несмотря на то, что зелень начала распространяться по земле с невиданной скоростью, Новый Техас оставался и остаётся более-менее неизменным — такой же просторный, такой же огромный и свободный, такой же сухой, вернее, высушенный, каким и был половину столетия до этого. Нельзя точно сказать, что этому поспособствовало — никто не следил, но иногда казалось, что время в том штате просто не шло.

Однако в тот раз что-то было по-другому — между корней стоял небольшой, даже маленький памятный камень в форме пирамиды с низкой верхушкой и широкими углами. На одной из граней — той, что повёрнута к миру, была выгравирована предсказуемая кличка: «Дьявол». «Подумать только — даже похоронил его подобающе, — Уильям стал над могилой и смотрел то на камень, то на серое небо. — Тому, кого ненавидел и любил больше всего одновременно. Странные вещи с ним происходят в старости».

«Знаешь, Джеймс… Я ведь с тобой так толком и не попрощался. Когда ты умер, — старик опустил голову, — я просто принял это, как должное — так, как мы с тобой делали множество раз, когда кто-то умирал или мы кого-то убивали. Скажешь, это всё равно было неизбежно — один из нас должен был увидеть смерть другого? Да, так и есть. Только вот я никогда не думал, что я увижу твою смерть. Понимал, что это возможно, но надеялся, что всё будет по-другому. Как в нормальном мире — сначала умирают старые, затем молодые стареют и, становясь такими же стариками, тоже умирают, оставляя что-то следующим. Впрочем, когда это у нас было что-то по-нормальному, да? — он немного улыбнулся. — Наверное, я никогда не пойму того, почему ты пошёл со мной. Как и сам не понимаю, почему остался с Вейлоном давным-давно. Впрочем, у меня проще — Вейлон был сильным человеком, справедливым, а я… Нет, я вовсе не был против. В тот момент, когда я дал тебе выбор, я почему-то хотел, чтобы ты остался. А теперь лишь думаю о том, стоило ли вообще давать тебе этот выбор. Нужно было тебя отпустить. Сразу. Бесповоротно. Да, я, быть может, уже давным-давно умер бы, но если бы дожил до этого дня… Мне было бы легче. Не было бы того паскудного чувства, что… Да. Да, ты прав — я снова занимаюсь тем, чем не стоило бы. Ворошу прошлое».

Ближе к вечеру и случилось то, чего ожидал Хантер — откуда-то с востока, а если точнее, с северо-востока к ферме пришла одинокая фигура, покрытая пылью и грязью. Наёмник заранее попросил охрану сообщить ему, если кто-то попытается забрать Пьяницу, так что одинокий солдатик Золота, с трудом нашедший его посреди в одном из пустых и обветшалых домов Гатри, выполнил приказ и, в сопровождении того же наёмника, вернулся на место. За похитителем пришёл он — Альвелион. Весь в грязи, покрытый кровью если не своей, то Хриплого, озлобленный и оскаленный не на весь мир, но на одного конкретного человека. Глаза, слегка наклонённые до этого вверх, смотрели прищуром на связанного в цепях — не понимали, но и ненавидели от этого не меньше. Стоило Пьянчуге завидеть своего бывшего коллегу, как он, сидевший до этого смирно, не раздумывая ринулся бежать. Вернее, попытался — старик поднялся, сделал пару широких шагов и тут же упал, запутавшись в собственных ногах. Последующим его попыткам к бегству помешал один из стражей.

— Альв! — громко прохрипел стоящий на коленях похититель. — Не надо! Я ошибся — я всё понимаю! Я… Я пожадничал, Альв! — он попытался кинуться в ноги, не смог. — Я же не для себя! Для семьи своей, Альв! Ты же знаешь, как тяжело Мире с Джеки! Ты же знаешь, что!..

— Сколько твоей дочери, Уэльс? — парень