Читать книгу - "Приглашение в зенит - Георгий Гуревич"

Гадательно. Спорно. Рискованно. Но у меня же не было выбора. И я сказал с напускной уверенностью:

— Отвезите меня в Монреаль. Я это сделаю до отъезда.

Гангстер расхохотался:

— Мальчик, ты на редкость непонятлив для своего возраста. Условия ставлю я. Цап вообще предлагал тебя ликвидировать (“коп” — сцапать, обычное прозвище полицейских в Америке), и он прав: так разумнее и безопаснее. Но я оставлю тебя в живых, если ты поправишь носик моей подружки, подправишь, не выходя из этого дома. А если не сумеешь, отдадим тебя Цапу и дело с концом.

Я сказал:

— Я гражданин иностранного государства. Вы ответите по закону…

— Милый, все‑таки ты здорово туп. Боксер тебе отшиб мозги, что ли. Я не политикан, я киднэппер, я человек вне закона. Конечно, я отвечу закону, если закон меня сцапает, но сначала он должен сцапать. Почему‑то это не всегда удается. Щелочек много в законе для вертких. И главное, я не понимаю, какая тебе польза, если я отвечу по закону за твою гибель, безвременную и скоропостижную.

— Я не боюсь, — сказал я. — И пусть ваша Салли остается курносой.

— А мы поступим по правилам киднэппинга, — сказал он. — Как, ты не знаешь этих правил? В вашей стране нет киднэппинга. Боже мой, какие же у вас отсталые, доморощенные преступники! Правила такие: уведя козленка, ты извещаешь встревоженных родителей, что они получат свое чадо за такую‑то сумму. Если родители упрямы и скупы, через неделю посылаешь им левое ушко чада. Еще через неделю — второе ушко. И ждешь еще три дня…

— А потом? — вырвалось у меня.

— А потом ликвидируешь залог. Ничего не поделаешь, издержки бизнеса. Значит, родители попались черствые и жадные, бессердечные люди, которые трясутся над деньгами, капиталы им дороже ребенка. С такими лучше не иметь дела.

— И вы убивали детей? — спросил я почти с любопытством.

К моему удивлению, Пол перекрестился.

— Бог миловал, — сказал он. — Я не встречал таких изуверов среди родителей. Но Барба, мой незабвенный учитель, преславно кончивший жизнь на электрическом стуле, говаривал, что он не имеет возможности содержать приют для отпрысков всяческих скупердяев. “Жадность поощрять не надо”, — говорил Барба.

Все это было так чудовищно, что я просто не поверил. Я сказал, что мои родители давно лежат на кладбище и едва ли будет толк, если мои уши будут посланы туда. А против посылки моего уха в посольство я не возражаю.

— Да, понимаю, тут случай особый, — сказал старый бандит. — Ты себе вырастишь новое ухо за два часа. С тобой другой разговор. Заупрямишься — жить не будешь. И два дня дается на размышление.

Для убедительности меня оставили на два дня без еды.

Я лежал на полу в винном погребе, который был превращен в мою тюрьму, вдыхал пьяные ароматы всех хранившихся здесь и пролитых по каплям вин, лежал, с головой, мутноватой от спиртных запахов и от голода, и размышлял, прикончат меня гангстеры или не прикончат.

И приходил к выводу, что, пожалуй, прикончат. Для них это проще, чем выпустить меня, а самим после этого прятаться от закона.

Ну и что же делать? Подчиниться? Обидно. Недостойно. Не подчиниться? Убьют. Или не убьют, блефуют, запугивают?

И вот дня через два Пол принес мне ту газету с сенсационным сообщением о смерти Джереми. Как бы хотел продемонстрировать, что перед убийством их шайка не остановится.

Представьте себе, что мне стало жалко Джереми — этого запутавшегося предателя, хотя меня он предлагал уничтожить. Физиономию я ему расквасил бы с большим удовольствием, но убить… это другое дело. Наверное, очень трудно желать смерти человеку, которого знаешь лично. Я помнил его мрачное уныние и озабоченную тревогу о детях, которым нужны средства для бизнеса и для образования, его глупую жену, подозревавшую меня с первого взгляда: тяжко придется ей в безжалостном западном мире. Кажется, Джереми играл на скачках, вероятно, наделал долги, хотел поправить дела, на свой риск попробовал служить двум хозяевам — закону и беззаконию. И дослужился. Рискнул и утонул.

— Это вы укокошили его? — спросил я.

— Зачем я скажу “да”? — вопросом на вопрос ответил гангстер. — “Да” я не скажу на суде и не скажу лишнему свидетелю. Но Барба, мой наставник, царство ему небесное, если в то царство впускают мучеников электрического стула, говаривал, что в нашем деле нельзя таскаться с балластом. Этот Цап замарал себя кругом: не сберег картину, не нашел картину, тебя увез, назад не привез. Служба его в полиции кончилась. Он ехал назад, чтобы попасть под следствие и других потянуть за собой. Смерть для него была самым благородным исходом. Человек мужественный на его месте решился бы на самоубийство. Но Джереми не был мужественным человеком.

— И вы убили своего товарища?

— Я лично не убивал. Но Барба считал, что разумные люди должны избавляться от балласта.

— Разумные люди разумных людей не убивают.

Пол пожал плечами:

— Не понимаю логики. Коп хотел уничтожить тебя, а ты волнуешься, когда убрали этого копа. Ты лучше о себе поволнуйся. Какое у тебя положение? Ты уехал вдвоем с человеком, этого человека нашли убитым. Сам же ты оказался в чужой стране, перешел странным образом через границу без визы, явно хотел скрыться. На суде тебе придется тяжко. Конечно, у закона много щелочек, но ты иностранец, ты ходов и выходов не знаешь. Мое гостеприимство — спасение для тебя. Но я не люблю упрямых гостей. Барба говорил, что он человек дела, не к лицу гангстеру содержать гостиницу для недогадливых. Два дня ты думал, подумай еще часика два, и хватит.

В общем, я согласился переделывать нос Салли. Решил, что никому не будет вреда от этой переделки ни в Восточном полушарии, ни в Западном. Подумал, что так я выиграю время, а там улучу момент или придумаю что‑нибудь. И умереть было жалко — жалко уносить в могилу уникальный секрет перевоплощения. Не знаю, идеально ли я поступил, никого не уговариваю следовать моему примеру. Может быть, благороднее было во имя принципиальности пойти на смерть. Но ведь никто не узнал бы даже о моей стойкости. Я оставил бы мир подозрительно исчезнувшим, предполагаемым убийцей. Мне выжить надо было хотя бы для того, чтобы имя свое очистить.

— Цена носа Салли — моя полная свобода, — сказал я.

И ожидал, что Пол скажет: “Да–да, разумеется”. И не собирался верить слову убийцы. Велика ли цена его слова, если жизнь человеческая для него ничто?

— Условия диктую я, — возразил гангстер. — Зачем мне говорить “да”, кто меня заставляет? За красивый носик Салли ты получаешь жизнь. Полгода жизни, разве этого мало? А там посмотрим, еще какой нос получится. Жизнь я тебе гарантирую. И довольно. Слово сказано. У Длиннорукого Пола слово верное.

Видимо, человеку чем‑то надо гордиться обязательно. “Слово верное!”

— Какой же вы нос хотите? — спросил я краснолицую подругу гангстера.