Читать книгу - "Лучи уходят за горизонт. 2001-2091 - Кирилл Фокин"

— До встречи, — Иоанн тоже пожал Алессандро руку.

Они покинули палату. Рыжебородый врач поспешил вслед за ними, половина репортёров взяли свои камеры и тоже вышли. Остальные направили объективы прямо на Алессандро, подошли к нему поближе и принялись задавать вопросы.

— По одному, пожалуйста, — пыталась регулировать процесс врач с фиолетовыми волосами. — Не частите, говорите коротко.

Его спрашивали обо всём; вопросы начались с невинного «как вы себя чувствуете?», позже перешедшего в изощрённую пытку с уточнениями «а что вы знаете о НБп?», «а какова ваша точка зрения на изменение характера?», «в чём разница между НБп и евгеникой?», «не жалеете ли вы о том, что подверглись процедуре без собственного согласия?»

Алессандро пытался отвечать честно, но порой просто терялся и начинал что-то бубнить, смущённый и запутанный бездушными красными огнями камер и резкими голосами журналистов.

— Я не понимаю вопроса, — отвечал он, — нет, не сожалею, я ведь жив…

— Вы бы подвергли процедуре своих несовершеннолетних детей, не способных принять решение? — вопрошали те.

— Нет, не знаю… — говорил Алессандро. Он хотел иметь детей, он мечтал о детях и мечтал зачать их с Беатрис, на супружеском ложе, в их кровати, в их доме, и чтобы родители радовались, пока ждали внуков, нянчились с ними, семья собиралась за столом… Он хотел мальчика и девочку, хотел, чтобы мальчик был похож на него, а девочка — на Беатрис, и хотел этого всего пять дней назад, и хотел до сих пор, и никак не мог примириться с тем, что очнулся в другой реальности, где уже нет Беатрис, и время не повернуть вспять, и его мечтам уже не воплотиться в жизнь, и слова «я жив» казались ему ложью, потому что зачем ему жизнь, когда его настоящая жизнь прошла мимо, в один момент исчезла, как дым…

Но люди своих не бросают, сказал ему Иоанн Касидроу, человек в тёмном костюме с серебристым значком ООН (эмблема не изменилась, её Алессандро узнал), и эти слова, напыщенные, скорее всего неискренние, размышлял Алессандро, придавали случившемуся какой-то смысл. Тридцать лет он провёл в коме, и его не отключили, его не бросили, а стояли над ним и сторожили, ждали, ждали, когда ещё ничто не предвещало, что некто по фамилии Голд создаст устройство для процедуры, и станет возможно запустить его мозг заново…

Люди своих не бросают, повторял про себя Алессандро, и его ум, заключённый в истощённом слабом теле, тут же воззвал к картинам из прошлого, близким для него, но погрязшим в пучине времени для всех остальных. Он вспомнил 11 сентября и атаку террористов, подонков, которых он отстреливал во время зачисток, как диких зверей… Преступники, маньяки, твари — нелюди, с которыми сражались люди, такие как он, как его товарищи…

«Мы были людьми, а люди своих не бросают, и меня спасли не ради меня самого, а по закону справедливости, по тому же закону, по которому ублюдки должны умирать, а невинные — жить…»

— Каким был мир тридцать лет назад? — не унимались журналисты. — Расскажите о нём, расскажите!

— Я… — Алессандро хотел сказать, что ещё ни разу не выходил из палаты, и его познания ограничиваются этими стенами и компьютерным окном, но передумал. — Не думаю, что многое изменилось. — Он улыбнулся, первый раз с момента пробуждения. — Но, возможно, это и к лучшему. Кое-чему лучше не меняться.

— То есть вы не поверили словам мистера Касидроу? — допытывались репортёры.

— Нет, я им верю, — сказал Алессандро. — Но я… не верю, что стало лучше. Думаю, просто… мы приблизились к тому, как должно быть.

Его не поняли. Он и сам слабо себя понимал.