Читать книгу - ""Абрамсы" в Химках. Книга третья. Гнев терпеливого человека - Сергей Анисимов"

Полностью охренев, он увидел и услышал, как песню подхватывает сначала один человек, потом другой, потом почти все. Дверь давно закрылась, клацнул, будто затвор, тяжелый засов, а люди все пели. Это было даже не совсем пение – рев. На его фоне не было слышно, что происходит за дверью камеры, поет ли еще ушедший. Стало страшно, как не было страшно даже час назад, когда он узнал, что это почти наверняка конец.

Николай успел выписать буквально еще два слова, с трудом продавливая крашеную штукатурку двухсантиметровыми царапинами, складывающимися в буквы, когда пришли за следующим. Тот запел свое, что-то из 60-х годов: то ли Визбора, то ли Высоцкого. Песню опять подхватили и пели, кто насколько помнил. И вот так это было. Раз в несколько минут заходила тройка конвоиров, готовая открыть огонь по всем, не целясь, на малейшую попытку сопротивления. Конвоиры были разные, и повторялись они через три раза на четвертый или через четыре на пятый. Несколько чернокожих, несколько стандартных европеоидов, один оказался ярко выраженным северянином. Остальными были то ли румыны, то ли болгары, то ли боснийцы. То ли просто турки: он не был способен уловить разницу.

«Подполковник Тихонов!» – объявляли всегда хорошо говорившие по-русски «разводящие» наряда. «Майор Антоненко!», «Майор Тимофеев!», «Капитан Игорева!» Подполковники и майоры кончились почти сразу, капитанов в камере оказалось почти полдюжины, одна из них женщина. Николай с опозданием подумал, что почти наверняка она медик, но спрашивать было уже поздно.

Уводимые начинали песню, кто хорошим ясным голосом, кто как лишенный слуха и вдобавок раненый медведь, кто почти неразличимо. Через секунду вступали все остальные. Он тоже отрывался от своего бесполезного царапанья, пропевал несколько слов. Каждый четвертый начинал «Варяга». Каждый прочий четвертый – «Вставай, страна огромная» или «Катюшу». Остальные пели, кто что мог. Кто из военного, кто что-то из рока, кто-то даже вспомнил старую питерскую «Алису» времен молодости самого Ляхина, – он даже что-то еще, оказывается, помнил сам. Подпевание выглядело страшно: пели с надрывом, выкрикивая стихотворные фразы с болью, мукой, с угрозой. О мелодии особо не заботились: ревели все вместе. Заведи кто-нибудь даже пусть «Спят усталые игрушки» – и это тоже звучало бы в таком жутком исполнении более чем пугающе.

Показательно, что конвойные не возражали ни словом, только вжимали головы в плечи да шевелили пальцами над спусковыми скобами своих коротких автоматов, удобных для боя в помещениях.