Читать книгу - "Дозвониться до Девы - Виталий Самуров"

Через полчаса мы и наши вещи были на борту катера. Какое-то время ушло на то, чтобы выпустить воздух из резиновой лодки, свернуть её и засунуть за спинку пассажирского кресла.

Осмотр катера выявил следующие детали: спасательный жилет был на месте, наличие спасательного круга на носу катера мы заметили ещё сверху, из вертолёта. Никаких Сашкиных вещей, как я и предполагал, на борту катера не было. Бензина оказалось ровно половина одного бака. Второй бак был пуст. Кроме этого, в катере находилось две пустые двадцатилитровые бензиновые канистры. Похоже, что Сашка хорошо подготовился к этому походу.

Тут стоило уточнить, что “Прогресс-4” семьи Савельевых, в отличие от катера моего отца на Ладоге, имел два подвесных мотора – уже упомянутую ранее сорокасильную “Хонду” и старый, но добрый “Ветерок-8”, надёжный мотор советской эпохи. Последний был “двигателем аварийного дня”, подвешенный к краю лодочного транца на тот случай, если “Хонда” откажет. Бесконечно полезная вещь вдали от берегов – медленно идущий катер лучше быстрого, но неподвижного.

Воды внутри катера было очень много, маленькие волны гуляли выше пайол – напольного настила, лежащего на шпангоутах дюралюминиевого корпуса. Наверное, накидало волнами, а, может, дождь помог. Вычерпывать эту воду было неблагодарным занятием – если “хондовский” мотор заведётся, то, поставив катер на глиссирование, можно открыть кормовую пробку и вода выльется за борт самотёком.

Чёрный прямоугольник, лежащий на водительском сидении катера, оказался уже знакомым мне алюминиевым кейсом с обрезиненными углами. Именно в нём Сашка уносил от меня спутниковый навигатор. Примотанный верёвкой к креслу и закрытый наглухо стягивающими замками, кейс, похоже, служил надёжной защитой от воды тому, что находилось внутри. Затаив дыхание, я размотал верёвку, открыл замки и откинул мокрую крышку. Так и есть! Внутри, всё также аккуратно упакованный в плотное поролоновое гнездо, лежал мой GPS-навигатор. Больше в чемодане ничего не было, за исключением сложенного пополам листа из школьной тетради в клеточку. Я развернул листок и увидел Сашкины каракули. Гики и ботаники не любят писать ручкой, когда есть клавиатуры компьютеров.

Я окликнул Сергея Петровича, который ковырялся с чем-то моторным на корме катера.

– Нашёлся мой навигатор, – я показал на лежащее в чемодане устройство.

– Что нашлось?

– Прибор спутниковой GPS навигации. У нас на яхте стоит, вернее, стоял.

– А почему он сейчас тут, на катере?

– Ну, в общем, Саша попросил его у меня, на пару дней, – ответил я, – перед тем, как… исчезнуть. Я тогда даже и предположить не мог, зачем ему навигатор.

– А теперь знаешь? – спросил Сергей Петрович.

– Думаю, знаю. Надо найти аккумулятор, надеюсь, он тоже на катере. И, кстати, вот, в чемодане лежала Сашина записка, – я протянул листок бумаги. – Я не читал. Да и не смог бы, его каракули я никогда не понимал.

Сашкин отец схватил листок, развернул и начал жадно читать, шевеля губами. А дочитав, сел на одно из сидений, выронив записку. Листок упал в воду, гуляющую по дну катера, и медленно поплыл в сторону кормы.

– Что там?! – спросил я, уже понимая, что ничего хорошего не услышу.

– Саша, – ответил Сергей Петрович, – он… его…, скорее всего, что он жив.

– Жив?!!! – вскричал я. – Так это же хорошая новость!

– Он жив. Но…, – Сашин отец задумался, подбирая нужное слово, – его мы больше не сможем увидеть.

Я вцепился в спинку соседнего кресла, пытаясь наложить рациональный покров логики на услышанное. Получалось с трудом.

– Что это значит, что мы его не сможем увидеть? – выдавил я.

Сергей Петрович подцепил из воды мокрый листок бумаги и протянул его мне:

– На, читай сам.

Я развернул Сашкину записку. Несмотря на мои опасения, почерк был почти разборчивый, видимо, Александр очень старался:

“Здравствуй тот, кто читает сейчас это письмо! Надеюсь, что ты нашёл письмо в катере ПРОГРЕСС-4 с бортовым номером Р12–07 ПШ, а не где-либо ещё! Также я надеюсь, что катер зацепился где-то якорем за дно, а не разбился о скалы, так как я просто сбросил якорь на десятиметровой верёвке, пока ещё был в открытом озере.

Ещё я очень надеюсь, что ты не выкинешь письмо сразу за борт, а дочитаешь до конца, так как для меня это очень, ОЧЕНЬ, важно!

– – – -

Спасибо, что не выкинул письмо! Теперь сразу о хорошем. Я, Александр Савельев, 1986 года рождения, жив, полностью здоров и нахожусь в безопасности. Эту новость очень бы хотели услышать мои родители, поэтому у меня огромная просьба – позвоните, пожалуйста, Сергею Петровичу Савельеву по телефону 9118743… или Людмиле Ивановне Савельевой по телефону 9116454… и сообщите им про это… Спасибо заранее!

Теперь о плохом. В тот момент, когда ты, незнакомец, читаешь это письмо, я нахожусь очень далеко, дальше, чем ты можешь предположить. И сейчас, когда я пишу эти строки, мне чертовски тяжело. Мне страшно хочется плюнуть на всё и вернуться домой. Тяжело, потому что я не смогу увидеть родителей, свой дом и, вообще, всё, что я знал, в течение четырнадцати лет. Это огромный срок для меня и, наверное, бесконечность для моих родителей. И, если ты ещё не выкинул письмо, ты должен понять, какой я сделал выбор. Пожалуйста, сообщи это моим родителям тоже.

– – – – -

Для родителей:

Я вас очень люблю и буду считать дни все оставшиеся года. Очень хочется сказать, что, может, я смогу передать какую-то весточку, но это невозможно. Только через четырнадцать лет!

Простите меня!

Саша.”

Не знаю, как долго я смотрел на точку после Сашкиного имени. От этого занятия меня отвлёк странный звук. Я поднял голову и увидел, что Сашкин отец плачет, закрыв лицо обеими руками. Его плечи содрогались. Никогда ещё в жизни я не видел рыдающего взрослого мужчину, и эта картина полностью лишила меня самообладания и способности рационально оценивать действительность. Я отвернулся к носу катера и дал глыбе факта придавить сознание, а чувствам – волю.

Что было дальше, я помню решительно плохо. Размазанные слёзы на моих щеках, вперемешку с каплями дождя и брызгами волн, перелетающих через лобовое стекло. Снова рыдающий Сергей Петрович, уткнувшийся мне в плечо. Дым папирос – не куривший уже лет пять, Сашкин отец нашёл завалявшуюся пачку какого-то замшелого курева в бортовом ящике катера и начал неистово смолить одну “палочку смерти” за другой. Снова слёзы, сетования на то, что он, Сашкин отец, так и не успел поговорить с сыном за последние дни – завалы на работе, дома только поздней ночью, то, сё. Да пошла она, эта работа, так как из-за неё в жизни не остаётся места для того, что есть настоящая ценность – общение с теми, кто для тебя дороги! И обычно это понимаешь тогда, когда уже становится поздно…