Читать книгу - "Варяг I - Иван Ладыгин"

выдохнул, чувствуя, как адреналин отступает, и накатывает пустота. — Теперь нужно, чтобы она пила чистую кипяченную воду. Маленькими глоточками. И покой. Только покой.

Он молча кивнул, все еще не в силах оторвать взгляд от спящей жены.

Но отпускать меня не торопились. Утро застало нас в том же доме. Я просидел всю ночь на полу, у порога, под присмотром Балунги. Но он уже не смотрел на меня как на раба. Скорее как на полезного и уважаемого зверя.

Женщина проснулась слабой, бледной, но — живой. И главное — без боли. Она с трудом выпила немного воды. При этом жар стал покидать ее. Ей стало значительно легче.

Асгейр подошел ко мне. Он выглядел уставшим, но собранным.

— Все будет в порядке? — спросил он прямо.

— Думаю, да, — ответил я так же прямо. — Нужен покой. Легкая пища. Кипяченная вода. Можно немного соли.

Он кивнул. Помолчал. Видимо, подбирал слова.

— Я не дам тебе серебра, — сказал он наконец. — Оно все равно достанется Бьёрну.

Я молчал.

— Но все долги свои я помню, — он посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд был тяжелым, но честным. — Ты спас мою жену. Поэтому один раз, когда будет нужно… Ты сможешь явиться ко мне. И я выслушаю тебя. И помогу. Но только один раз.

Это было больше, чем я мог надеяться. Не покровительство. Не союз. Но — ниточка. Возможность. Первый крошечный шаг к созданию своей сети. Долг чести считался серьезной валютой в этом мире.

— Я запомню, — сказал я.

Он кивнул и отвернулся.

Дорога назад, в усадьбу Бьёрна, показалась короче. Балунга шел рядом, но не толкал меня, не торопил. Он бросал на меня украдкой, быстрые, испытующие взгляды.

Бьёрн ждал нас во дворе. Он стоял, широко расставив ноги, скрестив руки на груди. Он уже все знал. Кто-то уже успел доложить.

— Ну что, знахарь? — спросил он, и в его голосе не было ни злости, ни насмешки. Был холодный, расчетливый интерес. — Совершил чудо?

Я опустил голову.

— Жена Асгейра жива, хозяин. Ей лучше.

— Так я и слышал, — он подошел ко мне вплотную. Заставил поднять голову. Его холодный взгляд скользну по моему лицу. Он искал что-то. Быть может, признаки колдовства? — Говорят, ты даже не шептал заклинаний. Просто… использовал какие-то странные трюки и неведомые слова.

Я молчал. Сейчас это было лучшей тактикой.

Он вдруг хмыкнул.

— Ладно. Неважно. Ты принес мне пользу. Выручил меня перед Асгейром. Это стоит награды.

Я замер, ожидая пинка или издёвки.

— С сегодняшнего дня, — объявил Бьёрн так, чтобы слышали все во дворе, — твое место не в хлеву. Ты будешь спать в сенях, у двери моего дома. Ты будешь охранять мой сон.

Вокруг наступила тишина. Даже Балунга вытаращил глаза. Это был не просто скачок. Это был прыжок через пропасть. Из грязи — под крышу. Из скота — в почти-люди. В доверенные. Пусть и в самые низшие.

Первый шаг был сделан. Опасный, зыбкий, но — шаг. Я выпрямился и уверенно посмотрел Бьёрну в глаза.

— Благодарю, хозяин.

Он усмехнулся. В его улыбке я заметил какое-то странное алчное предвкушение. Предвкушение той выгоды, которую я еще смогу ему принести.

А я почувствовал, как где-то глубоко внутри, под грудой страха, боли и грязи, шевельнулось что-то теплое и упругое. Надежда. Страшная, рискованная, но — надежда.

Глава 5

Холодный луч солнца, пробившийся сквозь щель между тяжелой дверью и косяком, уперся мне прямо в лицо. Впервые я проснулся не от пинка, не от рыка Балунги, а от этого тихого, наглого прикосновения света.

Я лежал на грубой овечьей шкуре, брошенной в углу сеней — просторного, полутемного предбанника дома Бьёрна. Воздух был густым, как бульон. Запах шкур, жаренного мяса и рыбы, кисловатый дух квашеной капусты, сладковатый аромат тлеющих березовых поленьев и — главное — никакого навоза. Только дерево, кожа и горячая еда.

Я потянулся. Спина отозвалась глухой, привычной болью, но уже не той, что надрывала мышцы. Ладони, туго перетянутые сравнительно чистыми тряпицами, ныли, но не горели огнем. Я выспался. Впервые за все время в этом мире. Не в хлеву, не на мокрых досках драккара, а под крышей. Почти как свободный человек.

Дверь в главный зал была приоткрыта. Оттуда доносились голоса, постукивание деревянной посуды, запах жареной на сале рыбы. Жизнь кипела там, за порогом. Моя же жизнь пока что ютилась здесь, в этом промежутке между внешним миром и миром хозяина. Я был ценным имуществом, которое побоялись оставить на улице. Не цепь, но и не свобода. Ошейник с кольцом все еще давил на шею, напоминая о моем статусе.

Я поднялся, отряхнулся, подошел к двери. Женщины, две крепкие служанки и сама хозяйка, хлопотали у огромного открытого очага. Одна мешала что-то в подвешенном котле, другая поворачивала на железном пруте толстые куски лосося, шипящие и брызгающие жиром. Хозяйка, статная, с лицом, еще хранившим следы былой красоты, резала хлеб. Он был темным, плотным и зернистым.

Она бросила на меня короткий, оценивающий взгляд. Без ненависти, но и без тепла. Как на новую, незнакомую собаку, которую муж привел в дом. Кивнула в сторону пустой деревянной миски, стоявшей на низкой скамье у стены.

Я понял. Мое место — не за общим столом. Но и не с объедками на полу. Я взял миску, молча подошел к котлу. Одна из служанок, рыжеволосая красавица с веснушками, наложила мне густой ячменной каши, а сверху положила кусок рыбы. Она игриво подмигнула мне.

— Спасибо, — улыбнулся я в ответ.

Она вздрогнула, удивленно посмотрела на меня, потом быстро отвела глаза, покраснев. Рабы не благодарили. Это было выше их статуса. Я отошел к своему месту в сенях, сел на корточки и начал есть. Медленно, смакуя каждый кусок. Еда была простой, грубой, но невероятно вкусной после недель соленой тараньки и заплесневелого хлеба.

Через открытую дверь во двор было видно, как просыпалась вся усадьба. Кузнец уже раздувал мехами горн, его сын колотил молотом по железу. Кожевник развешивал на растяжках свежие шкуры. Дети, визжа, гоняли