Читать книгу - "Лед - Анна Каван"

Хозяйка слышала, как я проходил мимо ее комнаты и высунулась с недовольным видом. Я сделал вид, что не заметил ее, и поспешил дальше, но наружная дверь не открылась, упершись в какое-то препятствие. Я толкнул посильнее, сталкивая навалившийся перед ней сугроб, и ледяной ветер пробрался внутрь дома, хлопнув чем-то за моей спиной. Раздался сердитый крик: «Смотри, что творишь!» — который я оставил без ответа.

Выйдя на улицу, я поразился количеству выпавшего снега. Это был другой город — призрачный и совершенно белый. В свете слабых фонарей видно было, как изменились под толстым покровом очертания руин, сгладились контуры, разрушения перестали бросаться в глаза. Из-за снегопада здания лишились материальности, массивности, конкретного расположения: у меня снова возникло впечатление, что все здесь сплошь из нейлона, за которым — ничего. Сначала в воздухе плавало только несколько снежинок, потом пролетел белый вихрь, сильный ветер погнал поземку. Я склонил голову под ледяным порывом и увидел, как маленькие сухие снежинки кружились вокруг моих ног. Снегопад усилился, мело уже непрестанно, воздух стал белым от снега; я уже не видел, где нахожусь. Изредка мне удавалось на секунду хоть что-то разглядеть, и места представлялись мне смутно знакомыми, но какими-то искаженными, нереальными. Нереальность внешнего мира казалась своеобразным продолжением моего собственного, пребывавшего в серьезном расстройстве сознания.

С трудом собравшись с мыслями, я вспомнил, что девушка в опасности и нужно ее предупредить. Я бросил попытки отыскать кафе и решил направиться прямо к правителю. Нависающую над городом, похожую на крепость громадину его дома я еще мог различить.

Кроме главной площади, все улицы с наступлением темноты пустели, и я был крайне удивлен, увидев, что впереди меня на крутой холм взбирается немало людей. В следующую минуту я услышал разговор о каком-то банкете или праздновании в Большом Доме, которое очевидно должно было скоро начаться, но не придал этому особого значения. Ко входу я подошел с отставанием всего в несколько ступенек от ближайшей группы, чему был весьма рад, потому что без них я не был бы уверен, что пришел куда надо — под снегом все выглядело совсем иначе. Два холма по обе стороны могли оказаться артиллерийскими орудиями, но были вокруг и другие белые насыпи, объяснить происхождение которых я был не в состоянии. С фонаря возле громадной входной двери свисали грозди длинных острых, как сабли, сосулек, злобно искрящиеся в тусклом свете. Когда пропускали тех, кто был передо мной, я сделал шаг и вошел вмести с ними. Охрана, скорее всего, пропустила бы меня и одного, но я решил, что так будет проще.

Никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Меня, должно быть, узнали, но никто не подал виду, и я тем больше терял контакт с действительностью, чем больше знакомых лиц проходило мимо, даже не взглянув на меня. В огромном мрачном пространстве было уже полно народу, группа, с которой я зашел, была, должно быть, одной из последних. Если это и был праздник, то чрезвычайно унылый. Лица у всех были как обычно суровые; никто не смеялся, не перебрасывался шутками. Если кто и разговаривал, то настолько тихо, что расслышать что-либо было невозможно.

Перестав разглядывать присутствующих, я стал размышлять, как добраться до девушки. Правитель довел меня однажды до двери в ее комнату, но я знал, что никогда бы не нашел ее без проводника. Мне нужен был помощник. Размышляя, к кому бы обратиться, я расхаживал из комнаты в комнату, пока не обнаружил себя в огромном сводчатом зале, где накрытые столы на козлах были заставлены кувшинами и бутылками с вином и прочим спиртным и огромными блюдами с мясом и хлебом. Стоя в темном углу, где никто не мог меня заметить, я смотрел, как слуги вносят новые блюда и расставляют их по столам. Несмотря на лихорадочную тревогу за девушку, вместо того чтоб пытаться ее разыскать, я стоял, не предпринимая ровным счетом ничего, ощущая странную раздробленность собственных мыслей и чувств.

Вспыхнули сотни факелов, осветив огромный зал, убранный для банкета в честь празднования победы. Я с одним из своих помощников пошел взглянуть на пленных. То была традиционная привилегия командующего, таков порядок. Женщины сгрудились за ограждением. Они и так старались держаться подальше от всех, но, увидев нас, умудрились буквально вжаться в стену. Они не казались мне привлекательными. Я не мог отличить одну от другой; от страданий они сделались все на одно лицо. В других концах зала было шумно, здесь же — тишина: ни мольбы, ни жалоб, ни проклятий; только уставившиеся на тебя глаза да красные блики от факелов на обнаженных руках и грудях.