Читать книгу - "Город святых и безумцев - Джефф Вандермеер"

Извергая оскорбления, Живой святой спрыгнул с катафалка и, угрожающе потрясая лиловатым и дряблым, как морская анемона, пенисом, побежал на Дардена, который немедленно вскочил, протолкался через ряды собравшихся за это время послушников и бегом бросился по обложенной синим стеклом дорожке, слыша за спиной не только вопли Живого святого («Вали! Вали, бабуин тощезадый!»), но и стихающий возглас Кэдимона: «Я буду молиться за тебя, Дарден. Я буду молиться за тебя». А затем — близко, слишком близко — журчание мочи, а потом руки Живого святого прилепились к его лопаткам. И Дарден вылетел из миссии, но не на крыльях радости, как надеялся по приходе; и, приземлившись, ободрал свою пятую точку, свою гордость, свое достоинство.

«И больше не возвращайся!»

Когда Дарден наконец остановился, то обнаружил, что находится на краю Религиозного квартала, рядом с продавцом австралийских орехов, сыпавшим шутками, словно орешками. Задыхаясь, он согнулся, уперев руки в бока. Его легким не хватало воздуха. В висках яростно стучала кровь. Он почти убедил себя, что это от физического напряжения, а не от гнева и отчаяния. Такие чувства не подобают миссионеру. Такие чувства не подобают джентльмену. На что еще толкнет его любовь?

Твердо решив восстановить душевное равновесие, Дарден одернул рубашку, поправил воротничок и двинулся дальше, надеясь, что осанкой и шагом умело подделался под степенность клирика средней руки, который превыше мирских мелочей. Но его выдавали красные, вздувшиеся вены на шее, скрюченные, как когти, пальцы, и сознание этого лишь вызывало еще больший гнев. Как Кэдимон посмел обращаться с ним так, будто Дарден ему совсем чужой! Как посмел этот сморчок предать союз его отца и Церкви!

Но (и это пугает еще больше!) где блюстители порядка, когда они так нужны? Есть же в городе законы против публичного мочеиспускания! Впрочем, это подразумевало наличие гражданских властей, а в существование такой химеры Дарден пока еще себя не убедил. Он не видел ни одного синего, черного или коричневого мундира, не говоря уже о затянутом в него теле, человеке, который символизировал бы закон и порядок и тем самым облек в плоть это понятие. Куда смотрят амбрцы, если по бульварам и переулкам, подземным переходам и мостам над каналами ходят воры, насильники и убийцы? Но этот вопрос навел его на мысли о грибожителях и их нишах-часовнях, и, содрогнувшись от подбородка до пальцев на ногах, он поспешно ее отбросил. Возможно, джунгли еще не ослабили своей хватки.

Наконец, понурившись и глядя себе под ноги, он униженно признал свое поражение, признал нелепость своей попытки. Он выставил себя дураком перед Кэдимоном. Кэдимон ничем ему не обязан. Кэдимон повел себя, как и следовало в разговоре с безбожником.

Со все еще завернутым в страницу из «Преломления света в тюрьме» ожерельем в руках Дарден опять пришел к штаб-квартире «Хоэгботтона и Сыновей», но обнаружил лишь, что возлюбленная уже больше не смотрит из окна третьего этажа. Шок волной пронесся по его позвоночнику, потрясение, от которого (не будь он разумным и рациональным человеком) он отправился бы, неся околесицу, к матери на речной корабль психиатров. Пока его сердце тонуло в море страхов, он пытался вообразить себе тысячи причин: она ушла на ленч, она заболела, ее перевели в другую часть здания. Нет, она никак не могла исчезнуть без следа, потеряться, как потерялся он. Нет, не может быть, что он никогда больше не увидит ее лица. Теперь Дарден понял, откуда у отца взялась та тяга к сброженному сладкому меду, пиву, вину и шампанскому, ибо женщина в окне и была его пьянящим напитком, и он знал, что если бы в путах лихорадки увидел ее фарфоровое лицо, то выжил бы ради нее одной.

Пусть этот город дик, пусть бездомные псы делят тут подворотни с беспризорниками, в чьих пустых глазах отражается странное знание о том, что вскоре они ослепнут, закроются навсегда, исчезнут под только что выклянченными у какого-нибудь джентльмена двумя монетками. Пусть никто на всех дымных, зловонно-зловещих торговых улицах и площадях не знает, кто на самом деле правит Амброй — если ею вообще кто-то пытается править, но она скорее безумно правит сама собой и себя же заводит, как испорченные часы, движимая безумным весом собственной инерции, весом собственного населения, взбивая пыль одной, двумя, тремя сотнями тысяч ног. Пусть под маской цивилизованности скрывается варварство… Та женщина в окне казалась ему более порядочной, более собранной, более владеющей собой и потому более уязвимой его страсти, чем все, с кем Дарден пока сталкивался в Амбре, этой бесценной секреции кита, этом бурлящем вареве из нелепого и возвышенного.

И тут объявился спаситель: Дворак выскочил откуда-то между ожидающим брички мясником-каланчой и увешанным серыми, белыми и огненно-рыжими шкурками мордатым меховщиком. Дворак, одетый во все черное, на фоне которого тем ярче пульсировала красная татуировка. Дворак с носовым платком в кармане куртки, с голубино-белым носовым платком, испачканным по краю алым. На его изуродованном лице играла загадочная, женственная улыбка.

— Ее нет у окна, — сказал Дарден.

Смех растянул губы Дворака, растягивал все шире и шире, открывая глубины красной пещеры.

— Да, ее нет у окна. Но не сомневайтесь, она в здании. Она самая преданная служащая.

— Ты отдал ей книгу?

— Отдал, сэр. — Смех спал до тени улыбки. — Она приняла ее как леди, против воли и с замешательством и, когда я сказал ей, что это подарок от тайного воздыхателя, зарделась.

— Зарделась? — Дардену показалось, с его плеч свалился непомерный груз, кровь загрохотала, голова наполнилась кольцами дыма, облаками, нитями сахарной ваты.

— Зарделась. Честное слово, сэр, это хороший знак.

Трясущимися руками достав из кармана сверток, Дарден отдал его карлику.

— Сейчас ты должен вернуться и найти ее, а когда отыщешь, отдать вот это. Ты должен попросить ее с наступлением темноты прийти ко мне в «Пьяный корабль». Ты знаешь, где он?

Дворак кивнул, его пальцы, словно защищая, собственнически сжались на свертке.

— Хорошо. У меня будет стол возле самых перил, совсем близко к Праздничному параду. Умоляй, если придется. Заинтригуй и замани.

— Непременно.

— И-и-или, по-твоему, мне следует самому отнести ей подарок?

Фыркнув, Дворак затряс головой, так что перед глазами Дардена поплыли зеленые джунгли.

— Подумайте, сэр. Хорошенько подумайте. Хотели бы вы, чтобы она впервые увидела вас задыхающимся, непричесанным и, простите мне такую смелость, с легким запахом мочи. Нет, сэр. Встретьтесь с ней в таверне. А тогда покажите себя человеком состоятельным, уверенным в себе, который приглашает ее разгадывать все новые тайны.

Дарден отвел взгляд. Каким неопытным он, наверное, кажется! Как неразумны его предложения! И какое облегчение, что Дворак пресек его опрометчивый порыв.

— Сэр? — вывел его из задумчивости голос карлика. — Сэр?

Он заставил себя посмотреть на Дворака.

— Разумеется, ты прав. Я встречусь с ней в таверне.