Читать книгу - "Другая сторона - Дмитрий Геннадьевич Колодан"

На бумагу налипли крошки ржавчины. Наткет стер их ладонью, размазав тонкими штрихами. Сжав конверт двумя руками, он снова перечитал адрес: «42-ZZ1, округ Констанца, Спектр. Старый маяк, Густаву Гаспару». Округ Констанца, Спектр, его родной город…

— Вы говорили, на письме нет марки! — Возмущению старушки не было предела. Теперь она окончательно уверилась, что перед ней почтовый вор.

— Это неправильная марка, — сказал Наткет, но искушать судьбу не стал и торопливо зашагал по улице. За спиной старушка принялась пересказывать подоспевшей дамочке выходку Наткета. Последнее, что он услышал, было слово «Вавилон».

Корнелий писал в Спектр! Все годы их знакомства Наткет и не догадывался, что старик знает о существовании этого города. Корнелий был затворником; представить его вне стен дома не получалось. Наткет же никогда ему не рассказывал, откуда родом, стесняясь провинциальности.

С другой стороны, почему у Корнелия не могло оказаться знакомых в Спектре? Земля меньше, чем кажется на первый взгляд. Наткет слышал, что все люди, оказывается, знакомы друг с другом через цепочку из шести человек. Это звучало куда как неправдоподобнее, а меж тем, сколько Наткет ни проверял, хватало и более коротких рядов, чтобы выйти на какую-нибудь знаменитость.

Старый маяк. Наткет припомнил пузатую башенку из крошащегося кирпича, осыпающуюся штукатурку, фривольные надписи и рисунки на стенах, горы мусора на полу… Раньше там никто не жил. Изредка ночевали хиппи-автостопщики, да и те не задерживались надолго. Башню не сносили только потому, что у города на это не было денег. В детстве они часто там играли, несмотря на запреты родителей и заколоченные двери. А скорее именно из-за них — для игр хватало и других интересных мест.

В голове не укладывалось, что сейчас маяк обитаем. Бедняга почтальон! Наткет представил, как тощий старик, скрипя коленями, крутит педали велосипеда, взбираясь в гору по разбитой грунтовке. И все ради того, чтобы к завтраку на столе таинственного Густава Гаспара лежала утренняя газета. Хотя почему старик? Как-никак прошло двенадцать лет. Тот почтальон наверняка ушел на пенсию, а письма и газеты развозит какой-нибудь прыщавый юнец на мотороллере.

Наткет подумал, что не слишком-то доверяет подобному гонцу. Может и не довезти: поленится лишний раз съездить, потом забудет, и пиши пропало. Последнее письмо Корнелия так и не дойдет до адресата. А этого нельзя допустить — не для того он спасал письмо, чтобы оно сгинуло из-за чужой некомпетентности. Он отвезет его лично.

Решение оказалось столь спонтанным и неожиданным, что Наткет остановился прямо посреди улицы; шедший сзади человек еле успел свернуть и все равно зацепил плечом. Наткет рассеянно кивнул в ответ на грубые извинения.

Сегодня пятница… Ехать ночь. Суббота-воскресенье в Спектре и к понедельнику он успевает вернуться. Все на удивление просто.

По большому счету были только две причины, по которым он не возвращался в Спектр. Во-первых, возмутительный фарс, в который превратили похороны отца. Правда, «похороны» слишком громкое слово: о каких похоронах можно говорить, если Честер пропал без вести? По полуофициальной версии отец заблудился в лесах Берегового хребта, свалился в ущелье или же утонул в море. В Спектре этим никого не удивишь: год на год не приходится, но люди пропадали не так уж редко. Иногда их находили, чаще нет — жизнь на окраине цивилизованного мира диктовала свои правила. И может, Наткет проще бы воспринял исчезновение, принял его как данность, если бы перед этим Честер не разослал приглашения на свои похороны. Наткету предписывалось явиться в костюме пингвина, а вместо прощальной речи прочитать «Джамблей».

Слишком неправдоподобно и наигранно, слишком похоже на очередную отцовскую шутку, к тому же не самую лучшую. Все в духе Честера: нарядить сына в дурацкий костюм и заставить читать нелепые стихи на публике. Самому же стоять в сторонке и посмеиваться. И если в семь лет подобные выходки можно стерпеть, то в двадцать Наткет не мог на это пойти. На «похороны» он так и не приехал. Вместо этого два года оплачивал поиски, которые не принесли ни малейшего результата.

Несмотря на прошедшие годы, Наткет так и не разобрался в своих чувствах к отцу. Он любил его, но вместе с тем стеснялся, как только дети могут стесняться своих родителей. Стеснялся до сих пор; с исчезновением Честера ничего не изменилось.

Мать умерла, когда Наткет был еще ребенком. Помнил он ее плохо — скорее только помнил, что помнил, но конкретных образов не осталось. Руки, улыбка или запах волос, — Наткет мог сколько угодно думать, что память подбрасывает ему эти кусочки далекого прошлого, и отлично знал, что сам же их и выдумал. Вырастил его отец. Вот уж о ком выдумывать воспоминания не приходилось.

Честер Лоу обожал розыгрыши — простые, сложные и даже вычурные. В сочетании с его чувством юмора это оборачивалось катастрофой. Например, он мог написать в местную газету разгромную статью про снежного человека живущего на окраинах Спектра. А потом, вырядившись в обезьянью шкуру, бродить ночами по этим окраинам, заглядывая в окна и завывая. Пока полиция не поймает.

Расплачивался за все Наткет. Не так-то просто ходить в школу, когда все, от директора, до последнего первоклассника, знают, что твой отец гуляет под луной в костюме обезьяны. Порой Наткета одолевали подозрения, что целью жизни Честера было ставить сына в неловкие ситуации и смотреть, как тот выберется.

Вторую причину, по которой Наткет не возвращался в Спектр, звали Николь. И здесь неловкостей и недосказанностей было не меньше.

Однако, по сравнению с письмом в руках, оправдания казались ничтожными. Секунды утекали, а Наткет все стоял посреди улицы. Где-то далеко, наверное, в другой галактике, Сан-Бернардо надрывался автомобильными гудками, лязгом трамваев и гулом большого города. Наверное, звал обратно, но решение принято, и Наткет понимал, что его не отменить. Точно рыба, заглотившая наживку, — рыпайся не рыпайся, итог все равно один.

Наткет поймал такси и через четверть часа уже был на автовокзале.

— Билет до Спектра, на сегодня. И обратный на воскресенье, — сказал он девушке, спрятавшейся за окошком билетной кассы.

Неожиданно ему стало стыдно за этот «обратный на воскресенье». Не перед кассиршей — ей-то чего? Но словно сам на себя надел наручники. В обратных билетах есть неправильная завершенность. Загоняешь себя в тиски времени, а из них уже не вырваться. Первое, о чем он позаботился, уезжая из Спектра, — чтобы у него ни в коем случае не было обратного билета.

Девушка пробежалась ногтями по клавиатуре.

— Прямой до Спектра ушел