Читать книгу - "Выживания не гарантирую - Андрей Лазарчук"

Штурмфогель взял билет на Женеву по запасному паспорту (на имя коммерсанта Альфонса Перзике) и вошел в кабину лифта. Следом за ним шагнул молодой человек в форме пилота Люфтганзы. Впрочем, почему «в форме»? Здесь он на самом деле – пилот…

Он молча достал из внутреннего кармана своего отутюженного голубого френча толстый черный конверт и подал его Штурмфогелю. Тот кивнул. Пилот вышел на служебной площадке, Штурмфогель поехал дальше.

Внизу этот молодой человек был сотрудником аппарата Мюллера… Штурмфогель три года назад помог ему подняться наверх и здесь исполнить свою давнюю мечту о полетах. Теперь он почти все время проводил в небе. Тому сознанию, которое осталось внизу, приходилось бороться с нудной головной болью, мизантропией и постоянным желанием с кем-нибудь за компанию застрелиться…

До отправления цеппелина было еще полчаса. Дул легкий южный ветер. Штурмфогель подошел к ограждению, оперся о перила и стал смотреть на город.

Вон – здание «Факела». Вон – Цирк. Родной ангар не виден за кронами высоких дубов. Зоопарк, веселое место… Бездна – глубокий обитаемый провал, этакий подземный город. Без провожатых туда лучше не соваться… И позади Бездны – высокий холм и призрачная крепость Абадон – все, что осталось от попытки девяти сумасшедших раввинов бросить вызов фюреру. На треть горизонта вправо – начинается Темный Замок, место со своими делами и законами; там правят древние Маги; там обитает фюрер. Темный Замок отсюда, с башни, похож на исполинский старинный броненосец, вкопанный в землю; по мере приближения (Штурмфогель знал это) картина будет меняться, наклонные стены сначала поднимутся вертикально, обрастут зубцами и башенками, нависнут над головой, потом, словно на фотобумаге, проявятся рвы и мосты – и вдруг в какой-то неуловимый момент стены сомкнутся за спиной…

Там все иначе, в этом Темном Замке. Внутри он необъятен. Во всех смыслах.

Штурмфогель еще постоял немного, пытаясь надышаться впрок первым весенним ветром, и пошел к трапу цеппелина.

В каюте он лег на легкую откидную койку, заказал стюарду две бутылки красного полусладкого вина и углубился в изучение досье сотрудников Спецотдела. Двести листков тонкой рисовой бумаги, мелкий шрифт… но качество печати отменное. На фотографиях даже различимы тонкие черты лиц.

Расстрелян… расстрелян… расстрелян… покончил с собой… расстрелян…

Что у русских здорово, подумал Штурмфогель, так это умение хранить тайны. Ведь так никто и не выяснил, что именно происходило у них в конце тридцатых. Да и не только в конце. А ведь происходило что-то космическое…

Ладно. Займемся этим, когда кончится война.

Смотри-ка: «Смерть в результате несчастного случая»… И, что характерно, – умер одним из последних, уже в сорок первом. Правда, уволен из кадров в конце тридцать девятого за критику советско-германского сотрудничества. Ух ты, а послужной список-то какой: Китай, Испания, Германия, США, Мексика… Да, и таких вот специалистов – в отстрел. Штурмфогель не сомневался, что «несчастный случай» ему устроили полуколлеги, «соседи» – так в «Факеле» называли разведку Шелленберга и гестапо. Наверное, и в Спецотделе существовал какой-то эвфемизм для НКВД и НКГБ…

Цеппелин отчалил так плавно, что только по наросшему звуку моторов Штурмфогель догадался: плывем.

Ираклион, 12 февраля 1945. 14 часов

…Потом члены экипажей В-26, выполнявшие рутинные прыжки со средних высот из салона С-47 (прыжки эти не имели ни малейшего практического смысла, но их положено было совершить, и всё), рассказывали, что майор Джейкс, инструктор-парашютист, имеющий за плечами более десяти тысяч прыжков, был чем-то глубоко подавлен, но виду старался не показать. В самоубийство никто не поверил, однако не находилось объяснений, почему это он вдруг пронесся, обгоняя всех уже выпрыгнувших, безвольно мотаясь в потоке воздуха, – и не сделал даже попытки раскрыть парашют, отлично уложенный и вполне исправный. И никто из тех, кто выполнял эти злосчастные прыжки, не осмелился поделиться с друзьями странным гнетущим ощущением: что в салоне, кроме парашютистов и инструктора, был кто-то еще…

Потому что никто не хотел отправляться на прием к психу-психологу, рыдавшему этой ночью на весь лагерь.

Волков же прямо с аэродрома поехал в Ираклион. Надо же, этот дурень-майор осмелился угрожать ему… в суд он подаст… Ха! Эти американцы…

Неподвижное тело заместителя коменданта ожидало его в собственной теплой – и уже, наверное, мокрой – постели. Как он утром изумился и перепугался, бедняга… Волков почувствовал, что улыбается до ушей.

Именно для таких клиентов у него был припасен собственноручно изготовленный маленький складной ад.

Заместитель коменданта лежал, неестественно длинный, с костяным носом и желтыми бумажными щеками – почти труп. Волков потрогал ему пульс: за сто двадцать. Ну-ну… Выдохнув и задержав на выдохе дыхание, Волков скользнул вверх. Изогнулся, вытянулся – и попал туда, где запер американца. Оставаясь пока невидимым, осмотрелся.

Спеленатый по руками и ногам, американец раскачивался под кроной дерева. Прочные паутины образовывали гамак. Несколько лохматых пауков размером с овцу прохаживались по сучьям, поднимались и спускались по стволу. Когда паук приближался к гамаку, жертва начинала судорожно биться…

– Ну что, забрать тебя отсюда? – спросил Волков. – Или не надо?

Американец закричал, запрокинув голову. Голоса у него уже почти не было, но он кричал.

Волков схватил предателя за волосы и рывком вернул в Ираклион, в его собственную постель. И, не давая тому ни секунды передышки, зашептал на ухо:

– Слушай меня, ты, сопля! Сейчас я тебе задам один вопрос. Если ты отвечаешь «да», мы с тобой работаем. Если «нет», возвращаешься к паучкам. И больше я за тобой не приду. Понял? Повтори: понял?

– По… нял…

– Теперь отвечай: будешь работать на меня?

– Да…

– Не слышу!

– Да-а-а!!!

– Вот и молодец… Сеанс связи у тебя во сколько?

– М-меж… ду… пятью и… семью…

– Ну и прекрасно, дружище. Все, вылезай из койки, умывайся, стройся. Тебе сегодня выходной лично от генерала Донована. Сейчас обсудим наши дела и планы… Ты ведь уже бывал в Италии? Сказочная страна, и туда мы направимся вместе – и скоро… И вот еще что, малыш. Я не голубой, да и ты, насколько я знаю, тоже. Но любить меня ты будешь – пылая страстью! Понял, сука?

– По… нял…

– Ну вот и чудненько, котик. А теперь вставай, вставай, утро давно…

Женева, 12 февраля 1945. 16 часов

План Антона был заманчив именно своей простотой и безыскусностью. Штурмфогель задал два-три уточняющих вопроса и остался вполне удовлетворен.

У них имелись вечер и ночь на подготовку…

Антон исходил из того, что братец Рекс неизбежно страдал от спермотоксикоза: разделяя кров с чувственной и красивой женщиной, вдыхая ее привлекательные испарения, он не мог в силу каких-то предрассудков разделить с нею и постель. Вчера вечером Ультима прямым текстом сказала Рексу, что сама найдет и приведет ему женщину и чтобы тогда он не смел воротить морду – на что получила совсем уже робкий и нерешительный отказ.