Читать книгу - "журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №0 1994 г. - Татьяна Янушевич"

самозванце мне сообщить нечего.

Правда, видел на днях, как он и Наталья Дикова выходили вместе из проходной нашего завода. Но в контакт с ними не вступал.

Честь имею.

Дата. Подпись.

Алексей Декельбаум

УВЕРТЮРА К ДВУМ МИНУТАМ ТИШИНЫ

Сатирические рассказы

МАСКИ

— Девушка, покажите, пожалуйста, во-он ту маску!

— Девушка, а „Вдохновение" у вас почем?

— А „Задумчивость с долей грусти" можно отбивать?

— Девушка, мне шесть „Одухотворенностей"!

— Эй, красавица!..

—; Ой, нога, нога!!!

Лезли через головы, сопели, потели, тянулись с чеками. Над прилавком маняще переливалось: „Секция № 1. Маски".

Рефлекс сработал мгновенно. Калистратов пробился сквозь массу тел, вдавил живот в прилавок и стал внимать...

— Девушка, мне, пожалуйста, две „Целеустремленности"!

— Девушка, а „Полное разочарование" сколько стоит?

— Три пятьдесят!

— Дайте пять!

— „Полное разочарование" — только по два в одни руки!

— Привет, — подмигнул Калистратов. Рефлекс продолжал действовать.

— Я от Палсаныча...

— Какого Палсаныча?

— Ай-яй-яй, замотались и забыли, — обиделся Калистратов. — А ведь договаривались!

Продавщица задержала на Калистратове затравленный взгляд и с ровной приветливой улыбкой на лице простонала:

— Да пропади оно все пропадом вместе с этой работой! Так и тронуться недолго... Катя! „Мужество" не отбивай! Чем интересуетесь?

— Да я, собственно, впервые... Может, сами порекомендуете что-нибудь?

— Девушка, дайте маску „Трогательная забота"!

„Сказала бы я тебе, милый, чего твоя морда просит..." — прочел Калистратов в тоскливом взгляде.

— Вот, пожалуйста, для первого раза могу посоветовать маску „Крайняя занятость" — вещь незаменимая на работе. И еще вам, пожалуй, нужно приобрести „Интеллигентность" — за два пятнадцать. Маска модная, надежная, не то что, простите, эта самоделка у вас на лице...

— Девушка, ну сколько можно ждать?!..

— Значит, „Трогательная забота" и „Интеллигентность" в широкой продаже... — бормотал Калистратов, выбираясь из общего смертоубийства. — А у нас, стало быть, самоделка-с! Интересно девки пляшут...

Напротив народ ломился к прилавку „Секция № 2. Вывески и ярлыки". За прилавком металось юное создание и кричало с ровной приветливой улыбкой на лице:

— Ну куда прете! Русским языком вам говорят: из вывесок остались только „Счастливая семья" и „Полное единодушие", из ярлыков — только „Экстремист" и „Бессребренник" в комплекте с „Дураком"!

— А „Жертва застоя"?! — взвыли в толпе. — А „Свой в доску"?!

— Позвольте, у меня заявка от литобъединения: тридцать семь ярлыков „Гений" и три ярлыка „Графоман"!..

Впрочем, этого Калистратов уже не слышал.

Только выбрался из толпы, как придвинулась к глазам чья-то новенькая „Одухотворенность" и, дыхнув перегаром, просипела:

— Слушай, братан, как эта штука называется, которая у тебя на фейсе надета? Во вещь! Я такую давно ищу, чтоб моя гидра, как увидела — так сразу и завяла!..

Добрался до дома где-то к полуночи.

— Нагулялся? — задумчиво и с долей грусти спросила жена. И тут же сменила „Задумчивость" на „Трогательную заботу": — Ой, да на тебе лица нет!

Холодея, Калистратов медленно подошел к зеркалу...

— Так и есть — сперли! В магазине сперли!

Крик его метнулся по прихожей и увяз в шкафу с зимней одеждой.

— Ты что, набрался?! Боже, интеллигентный человек!

— За два пятнадцать! — зловеще рассмеялся Калистратов и побрел в спальню.

— Да нет, вроде не пьяный... Ну конечно, ты просто уже звезданулся на своей работе. Ничего... — по лицу жены разлилось красивое „Вдохновение". — Ничего, скоро я пойду в отпуск и тогда всерьез займусь твоим режимом!

И снова „Трогательная забота" — в профиль и анфас.

— Почем брала?! — весело спросил Калистратов.

— Коля... — испуганно заплакала жена. И стала глядеть на Калистратова просто как испуганная и плачущая жена.

— Ну-ну.. — растерялся Калистратов. — Ты это брось. Ну успокойся, ну не надо... Ну чего ты?..

Успокоил.-

Засыпал тяжело и грустно. И все-таки среди сплошного мрака, в который Калистратов периодически проваливался, было одно светлое пятнышко, крохотное неуловимое утешеньице. Топало ногами и ревело на весь магазин, на всю Вселенную:

— Не хочу-у „Детскую радость" и „Послушного ребенка"!!! Зайца хочу-у-у, волка-а-а!!!

ПРОСТО ВЗГЛЯД В ОКНО

.. .И вот тут бы я сказал:

„Милостивый государь! Я не унижусь до того, чтобы отвечать вам в подобном же тоне. С меня хватит унижения стреляться с вами".

„Дуэль?" — побледнел бы он.

„Да, милостивый государь. И сегодня же я пришлю вам своих секундантов".

„А я их в шею! — сказал бы он, овладев собой. — А впрочем, извольте, голубчик. Было бы жестоко не помочь такому легкоранимому юноше сбросить бремя жизни".

„Попробуйте, — сказал бы я. — И хорошенько постарайтесь, если хотите дожить до старости. Честь имею“. ‘

„Однако ж постараюсь, голубчик", — пробормотал бы он мне вслед, но я бы уже не услышал.

„С-славно, — сказал бы Васька Оболенский, выслушав меня. — Вызвал, значит, к-каналью — ах, славно!"

„Вася, — улыбнулся бы я, — Сидоров пулей муху бьет".

„Плевать! — сказал бы Васька. — Это смотря какая муха. Ну так, стало быть, вечером мы с Сашкой Трубецким навестим этого пар-р-рвеню, а потом заедем за тобой — и к цыганам! Это пошло, мон шер — скучать перед дуэлью".

От цыган я бы вернулся много за полночь.

„Вас ожидают, — сказали бы мне. — Дама-с“.

„Какая дама-с?“ — спросил бы я.

„Не назвались", — таинственно сказали бы мне.

В темной комнате смутно чернел бы на фоне окна хрупкий силуэт.

„Елизавета Никаноровна!"— сказал бы я ошеломленно.

„Я все знаю, — глухо сказала бы она. — Вы вызвали моего мужа. Это все из-за меня".

„Из-за вас я бы убил его на месте, — хладнокровно сказал бы я. — Нет, здесь всего лишь задета моя честь".

„Это ужасно, ужасно! — прошептала бы она горячим шепотом. — Это невозможно, особенно теперь, когда Прову Провычу идет повышение! Нет, вы не убьете его!"

„Хорошо, — сказал бы я еще хладнокровней, — пусть он убьет меня. По крайней мере, тогда все встанет на свои места".

„Ах, вы терзаете меня! — воскликнула бы она. — Нет, вы тоже не умрете, и ваша честь не пострадает. Я все устрою — он выстрелит в воздух. Или я не женщина?"

О, она была бы женщиной и еще какой!

Далее — сцена по Куприну...

...„Прощайте, мой сумасшедший мальчик!" В темноте прошелестело бы