Читать книгу - "Битва за Лукоморье. Книга 2 - Роман Папсуев"

Редкие прохожие, попадавшиеся навстречу русичам на сонных и почти безлюдных по вечернему времени кривых улицах предместья, косились на проезжих с жадным любопытством. К таким взглядам Терёшка уже мало-помалу начинал привыкать. Никак не мог привыкнуть он к другому. К тому, что здесь, в Алыре, это любопытство какое-то боязливо-недоброе, хмурое и настороженное.

Добрынин отряд разделился на постоялом дворе в Толучееве. Царицу Мадину, как оказалось, там и вправду поджидали доверенные посланцы ее триозерской родни. Выдавали эти шестеро себя за проезжего купца из стольного града Зеленова и его охрану. Для Терёшки и Миленки осталось тайной, о чем толковали между собой, поднявшись в горницу, Добрыня Никитич, супруга царя Гопона и старший над триозерцами, седой крепыш с умными цепкими глазами и воинской выправкой, но лицо у Мадины, когда они вернулись, было сумрачным.

Однако распрощалась она с седым триозерцем сердечно и в Бряхимов с воеводой и Василием Казимировичем отправилась без споров. Видать, помириться с мужем молодую царицу все же уговорили. Заседлали ей, чтобы лишнего времени в дороге не терять, Гнедка – одного из сменных дивоконей, а Молчан, Яромир, Терёшка с подружкой да Тимофей-телохранитель остались на постоялом дворе. «Отдохните как следует, – велел Добрыня. – Яромиру надо от ран до конца оправиться да сил набраться, а ребятам – отоспаться. Они, почитай, две ночи уже на ногах, у обоих, вон, глаза слипаются. И с утра нас догоняйте».

Отоспаться-то они отоспались, только вот Тимофей вдруг заявил за завтраком:

– Чубарый мой захромал что-то, как бы плечо не повредил… Да и лошадь государыни Мадины Милонеговны перековать надо. Вы себе езжайте, а я задержусь на денек-другой.

– Ну и к бедаку его, – шепнул Терёшке Яромир. – Без него скорее доберемся.

По тракту и впрямь понеслись точно на крыльях. Встречный ветер хлестал в лица, развевал лошадиные гривы и плащи наездников, упруго отдувал со лба волосы, и Терёшке хотелось смеяться и петь в полный голос. Внутри у него всё замирало от щемящего сладкого восторга, кружившего голову. Правда, поначалу сердце у мальчишки холодело и ёкало: а ну как налетит на полном скаку огромный богатырский конь на встречного верхового али пешего? Собьет ведь – да растопчет… Но Яромир растолковал Терёшке, что дивокони загодя чуют, свободен ли путь, есть у них такой особый дар.

Верхом Терёшка ездил неплохо – и охлябью, и в седле. Хоть и имел прежде дело лишь с низкорослыми, коренастыми крестьянскими лошадками. Пахом впервые посадил приемного сына на коня, когда Терёшке было года четыре. Лошадей парень любил и легко с ними ладил. Дома его, входящего в конюшню, Пахомов добродушный широколобый мышастый мерин и рыжая, ехидно-вредная упряжная кобылка всегда встречали радостным ржанием, подставляли почесать холки и тянулись мордами к Терёшкиным рукам. Знали, что при себе у мальчишки непременно есть яблоко или подсоленная горбушка. Но кони великоградских богатырей – это было в глазах Терёшки что-то просто вылетевшее из песни, от которой в груди жарко делается. Парень даже не удивился, когда Добрыня подтвердил, что они с хозяевами еще и говорить мысленно могут. Чудо оно и есть чудо, так и положено, чтобы ты на него глядел и чувствовал, как у души твоей крылья вырастают.

Непривычной к верховой езде Миленке, которую на сей раз взял к себе на седло Молчан Данилович, дорога давалась куда тяжелее. Не будь Кречет дивоконем, для девчонки она и вовсе превратилась бы в пытку. А когда надо было снять внучку знахарки со спины солового или посадить на коня, всякий раз рядом как-то незаметно оказывался Баламут. Ухитряясь опередить даже Молчана.

На каждом привале Яромир с веселыми прибаутками уговаривал девчонку поменяться местами с Терёшкой и пересесть на Воронца. Миленка упорно смущалась и отказывалась, отшучиваясь в ответ: «Ты, боярин – наездник уж больно горячий. С дядькой Даниловичем вместе ехать – оно спокойнее».

Терёшке пересаживаться к Молчану тоже не хотелось. В мальчишке всякий раз вскипала досада при виде того, как Яромир улыбается Миленке, хотя сам он с Вышеславичем успел не только помириться, но и поладить. Неожиданно оказалось, что с Яромиром интересно, а от высокомерных ноток, которые раньше то и дело прорывались в голосе Баламута, после стычки с болотниками не осталось и следа. Они сменились на покровительственно-дружеские, пусть и чуточку снисходительные, но на эту снисходительность мальчишка уже не обижался.

Неправоту свою упрямый, вспыльчивый и несдержанный на язык боярин признавать, как оказалось, умел, да и дорожным товарищем оказался хорошим. Отбросив всякую заносчивость, Яромир теперь болтал с Терёшкой охотно и запросто. Сам предложил поучить его получше драться на ножах – и на привалах гонял новоявленного ученика вокруг костра без всякой жалости. И был откровенно рад его успехам.

– Слушай, а тебя, сдается, не просто силач деревенский рукопашным ухваткам учил? А никак воин бывший? – спросил во время одного из таких уроков Баламут запарившегося и взмокшего Терёшку. – По тебе это видно. По тому, как в стойке стоишь, как плечи держишь, как в перекат уходишь… А нож в цель мечешь и вовсе так, как в дружинах учат.

– Нас с ребятами дядька Шумила обучал. Кузнец наш. Он в Червонове когда-то служил, – подтвердил догадку Яромира Терёшка. – А как охромел – ранили его в бою с ушкуйниками, домой вернулся.

Эх, как же далеко теперь истоптанный выгон на краю села, за кузницей Шумилы, где тот учил мальчишек бою на палках и рукопашным приемам… Терёшка снова как наяву услышал азартные выкрики, топот босых ног по сухой земле, резкий стук дерева по дереву – и хриплый бас кузнеца: «Поспелко, не держи дубину, как девка коромысло! Терёха, локоть выше, спину прямее! Колени береги – зазеваешься, по ним и прилетит!..»

– Толково он вас обучал, – со знанием дела объявил Баламут. – Но тебя бы – к нам в Великоград, в княжескую дружину. Вот там бы из тебя отменного бойца сделали.

– А туда разве не богатырей берут? – удивился Терёшка.

– В старшей дружине у Великого Князя не только гридины-богатыри служат – ратники из обычных людей тоже. Все как на подбор опытные воины, те, для кого Русь защищать делом жизни стало. А еще у князя Владимира Ярославича младшая дружина есть. Туда Солнцеликие входят – княжья стража да молодые воины – отроки-парубки. И детские – ну, мальчишки, которые взрослым витязям прислуживают и ратному делу учатся… Обычно сыновья бояр да старших дружинников – я тоже там детским начинал, с семи лет. Но и в старшей дружине незнатных воинов немало, и в младшей они есть.

– А не смотрят там свысока на незнатных-то? – Терёшка не смог удержаться, и это само сорвалось у него с языка.

– Ну… – было видно, что Баламуту за недавнее действительно совестно. – Дружина – это братство воинское. В ней порядки – на особицу, и родом там не считаются. Раз уж ты туда попал, значит – достоин…

На уже знакомой Пахмурной заставе путники узнали, что Добрыня с Василием и Мадиной обогнали их больше чем на сутки. Заодно и совет получили: быть начеку, в округе опять объявились разбойничьи шайки, но на всем пути через Алырский лес, наполовину успевший облететь, а наполовину – ало-рыже-золотой, никаких лиходеев да татей так и не попалось, да и с погодой на сей раз повезло. В дороге отряд ничего не задержало, и в Дакшин, городок на Кулиговском тракте, откуда было уже не так далеко до Бряхимова, русичи въехали прежде, чем собирались.