Читать книгу - "Попытка к бегству. Хищные вещи века. За миллиард лет до конца света. Гадкие лебеди - Борис Стругацкий"

– Что это за диво? – спросил Виктор.

– Некий Фламин Ювента, – ответила Диана. – Племянничек полицмейстера.

– Где-то я его видел, – сказал Виктор.

– Да ну его к черту, – нетерпеливо сказала Диана. – Все люди – медузы, и ничего в них такого не намешано. Попадаются изредка настоящие, у которых есть что-нибудь свое – доброта, талант, злость… отними у них это, и ничего не останется, станут медузами, как все. Ты, кажется, вообразил, что нравишься мне своим пристрастием к миногам и справедливости? Чепуха! У тебя талант, у тебя книги, у тебя известность, а в остальном ты такая же дремучая рохля, как и все.

– То, что ты говоришь, – объявил Виктор, – до такой степени неправильно, что я даже не обижаюсь. Но ты продолжай, у тебя очень интересно меняется лицо, когда ты говоришь. – Он закурил и передал ей сигарету. – Продолжай.

– Медузы, – сказала она горько. – Скользкие глупые медузы. Копошатся, ползают, стреляют, сами не знают, чего хотят, ничего не умеют, ничего по-настоящему не любят… как черви в сортире…

– Это неприлично, – сказал Виктор. – Образ, несомненно, выпуклый, но решительно неаппетитный. И вообще все это банальности. Диана, милая моя, ты не мыслитель. В прошлом веке и в провинции это еще как-то звучало бы… общество, по крайней мере, было бы сладко шокировано, и бледные юноши с горящими глазами[16] таскались бы за тобой по пятам. Но сегодня это уже очевидности. Сегодня уже все знают, что есть человек. Что с человеком делать – вот вопрос. Да и то, признаться, уже навяз на зубах.

– А что делают с медузами?

– Кто? Медузы?

– Мы.

– Насколько я знаю – ничего. Консервы, кажется, из них делают.

– Ну и ладно, – сказала Диана. – Ты что-нибудь наработал за это время?

– А как же! Я написал страшно трогательное письмо своему другу Роц-Тусову. Если после этого письма он не устроит Ирму в пансион, значит, я никуда не годен!

– И это все?

– Да, – сказал Виктор. – Все остальное я выбросил.

– Господи! – сказала Диана. – А я-то за тобой ухаживала, старалась не мешать, отгоняла Росшепера…

– Купала меня в ванне, – напомнил Виктор.

– Купала тебя в ванне, поила тебя кофе…

– Погоди, – сказал Виктор, – но ведь я тоже купал тебя в ванне…

– Все равно.

– Как это – все равно? Ты думаешь, легко работать, выкупав тебя в ванне? Я сделал шесть вариантов описания этого процесса, и все они никуда не годятся.

– Дай почитать.

– Только для мужчин, – сказал Виктор. – Кроме того, я их выбросил, разве я тебе не сказал? И вообще, там было так мало патриотизма и национального самосознания, что это все равно никому нельзя было бы показать.

– Скажи, а ты как – сначала напишешь, а потом уже вставляешь национальное самосознание?

– Нет, – сказал Виктор. – Сначала я проникаюсь национальным самосознанием до глубины души: читаю речи господина президента, зубрю наизусть богатырские саги, посещаю патриотические собрания. Потом, когда меня начинает рвать – не тошнить, а уже рвать, – я принимаюсь за дело… Давай поговорим о чем-нибудь другом. Например, что мы будем делать завтра?

– Завтра у тебя встреча с гимназистами.

– Это быстро. А потом?

Диана не ответила. Она смотрела мимо него. Виктор обернулся. К ним подходил мокрец – во всей своей красе: черный, мокрый, с черной повязкой на лице.

– Здравствуйте, – сказал он Диане. – Голем еще не вернулся?

Виктор поразился, какое лицо сделалось у Дианы. Как на старинной картине. Даже не на картине – на иконе. Странная неподвижность черт, и ты недоумеваешь, то ли это замысел мастера, то ли бессилие ремесленника. Она не ответила. Она молчала, и мокрец тоже молча смотрел на нее, и никакой неловкости не было в этом молчании – они были вместе, а Виктор и все прочие были отдельно. Виктору это очень не понравилось.

– Голем, наверное, сейчас придет, – сказал он громко.

– Да, – сказала Диана. – Присядьте, подождите.

У нее был обычный голос, и она улыбалась мокрецу равнодушной улыбкой. Все стало, как обычно, – Виктор был с Дианой, а мокрец и все прочие были отдельно.

– Прошу! – весело сказал Виктор, указывая на кресло доктора Р. Квадриги.

Мокрец сел, положив на колени руки в черных перчатках. Виктор налил ему коньяку. Мокрец привычно небрежным жестом взял рюмку, покачал, как бы взвешивая, и снова поставил на стол.

– Я надеюсь, вы не забыли? – сказал он Диане.

– Да, – сказала Диана. – Да. Сейчас принесу. Виктор, дай мне ключ от номера, я сейчас вернусь.

Она взяла ключ и быстро пошла к выходу. Виктор закурил. Что это с тобой, приятель? – сказал он себе. Что-то тебе слишком многое мерещится в последнее время. Нежный ты стал какой-то, чувствительный… Ревнивый. А зря. Тебя это совершенно не касается – все эти бывшие мужья, все эти странные знакомства… Диана – это Диана, а ты – это ты. Росшепер импотент? Импотент. Вот и будет с тебя… Он знал, что все это не так просто, что он уже проглотил какую-то отраву, но он сказал себе: хватит, и сегодня – сейчас, пока, – ему удалось убедить себя, что действительно хватит.

Мокрец сидел напротив, неподвижный и страшный, как чучело. От него пахло сыростью и еще чем-то, какой-то медициной. Мог ли я подумать, что когда-нибудь буду сидеть с мокрецом в ресторане за одним столиком? Прогресс, ребята, движется куда-то понемногу[17]. Или это мы стали такие всеядные: дошло до нас, наконец, что все люди – братья? Человечество, друг мой, я горжусь тобою… А вы, сударь, отдали бы свою дочь за мокреца?..

– Моя фамилия Банев, – представился Виктор и спросил: – Как здоровье вашего… пострадавшего? Того, что попал в капкан?

Мокрец быстро повернул к нему лицо. Смотрит, как через бруствер, подумал Виктор.

– Удовлетворительно, – ответил мокрец холодно.

– На его месте я бы подал заявление в полицию.

– Не имеет смысла, – сказал мокрец.

– Почему же? – сказал Виктор. – Не обязательно обращаться в местную полицию, можно обратиться в окружную…

– Нам это не нужно.

Виктор пожал плечами.

– Каждое ненаказанное преступление рождает новое преступление.

– Да. Но нас это не интересует.

Они помолчали. Потом мокрец сказал:

– Меня зовут Зурзмансор.

– Знаменитая фамилия, – вежливо сказал Виктор. – Вы не родственник Павлу Зурзмансору, социологу?

Мокрец прищурил глаза.

– Даже не однофамилец[18], – сказал он. – Мне говорили, Банев, что завтра вы выступаете в гимназии…

Виктор не успел ответить. За спиной у него двинули кресло, и молодцеватый баритон произнес: