Читать книгу - "Коррекция (Йеллоустоун) - Геннадий Владимирович Ищенко"

кроме тех, где этого сделать нельзя, – сказал ему Алексей. – Временно заблокируем сотовую связь. Сразу после начала извержения всеми средствами массовой информации нужно довести до населения, что происходит и как себя следует вести. Текст у вас есть в бумагах. Через три дня в действие вступит военное положение и вся власть сосредоточится в наших руках. Я очень надеюсь на то, что мы ни в ком из вас не ошиблись. По законам военного времени будем судить не только насильников, грабителей и прочую шваль. Если по вине кого-то из вас неоправданно погибнут люди или понесём большие материальные потери, тоже накажем без скидок на занимаемое положение. Я возьму на себя комиссии, которые будут решать, кому жить, а кому нет. Кубинцев будем сортировать перед отправлением. Если ошибёмся, для отбраковки останется только Дальний Восток, а они там долго не протянут. С болгарами и немцами придётся деликатничать больше, а вот со всеми остальными разговор короткий. Критерий приёма только один: нужен человек или нет. Таких будет восемьдесят миллионов, и приём продлиться года три. После этого придут единицы. Для комиссий отобрано пять тысяч человек, но этого очень мало, нужно в пять раз больше. Я попрошу вас, Александр Иванович, подобрать мне порядочных офицеров. Не прямо сейчас, а через две недели. Я думаю, что это нетрудно. Основной поток беженцев пойдёт к осени, когда все поймут, что не будет тепла. Всё, товарищи, можете быть свободны. Вас, Николай Павлович, попрошу ненадолго задержаться. Давайте отойдём в сторону. Вы подготовили подлодку?

– Завтра она уйдёт на задание, – сказал адмирал. – Не беспокойтесь, Алексей Николаевич, всех ваших людей заберём, лишь бы они выбрались в условленное место.

– Обедать я еду домой, – сказал Самохин секретарю. – Распорядитесь насчёт машины.

Бронированный электромобиль, весящий шесть тонн, домчал его до дома за десять минут. Лида уже работала в его секретариате, но сегодня он освободил её от работы.

– Ты одна в квартире? – спросил Алексей.

– Ты отпустил меня, а я – Лену.

– Тяжело мне, малыш! – сказал он, прижав к себе жену. – Ещё ничего не сделано, а я уже на пределе. А вскоре придётся убивать людей налево и направо, пусть и чужими руками. Когда-то я убеждал Капицу, что иначе нельзя. Его совесть я тогда успокоил, кто бы теперь успокоил мою! Знаю, что не получится быть добрым, а внутри всего корёжит! Будь проклят тот, кто позволил мне до этого дожить! И я уже не могу уйти, оставив вместо себя кого-нибудь другого.

– Не переживай так! – сказала Лида. – Подожди несколько дней. Я помню, как это было. Когда день превратится в ночь, а лето в зиму, и маленькие дети начнут спрашивать матерей, почему им дают так мало еды, на многое начинаешь смотреть иначе. И ты не убиваешь, а только отказываешь в помощи. Я тоже не рада тому, что дожила до взрыва. Знаешь, чего мне хотелось в последний год? Я ведь знаю, где мы жили.

– Хочешь увидеть мать? – догадался он.

– Очень! И боюсь, что приду, а у отца в доме другая женщина. Он-то должен был родиться, а вот их свадьба уже под вопросом. Слишком сильно всё поменялось. Даже если там мать, то она не такая, какой я её знала. И ребёнок у них, если он есть, – это тоже не я. В каждой женщине скрыта маленькая девочка, которой хочется, когда ей плохо, прижаться к материнским коленям. У меня тоже есть такое желание, а может быть, даже возможность, но не могу. Представь себе картину: вбегает первая леди Союза и бросается обнимать колени молодой женщины, заливая её слезами. Она точно станет заикой.

– Поплачь на моей груди, – предложил Алексей. – А у родственников лучше не появляться. Они совсем не те люди, которых ты любила и помнишь. А лучше пойдём обедать и ты расскажешь, как это выглядело. Я ведь чувствовал, что тебе неприятно вспоминать, и никогда не расспрашивал.

– Пойдём, – согласилась Лида. – Я тоже с тобой поем. А выглядело... Когда сообщили, первый день ничего не менялось, а потом начали наползать тучи. Знаешь, какие они бывают при сильных грозах? Только при грозе они хоть и чёрные, но немного отсвечивают синим. А тогда было впечатление, как будто сидишь в кастрюле и кто-то надвигает на неё крышку. Когда крышка легла на место, стало темно. Днём ещё было видно, как в лунную ночь, а ночью наступала полная мгла. Немного светлеть начало через пять-шесть месяцев, а совсем посветлело только к концу второго года, но небо осталось серым. И всё время было холодно. Апрель вообще прохладный месяц, а после взрыва уже через несколько дней начались морозы, сначала небольшие, потом такие, что долго не побегаешь даже в зимней одежде. Хорошо, что у нас в армии зимняя форма с электрообогревом, вот в ней было неплохо. Помню, что среди беженцев было много обмороженных.

– Да, я читал, – сказал Алексей. – Вкусный борщ, скоро такого не поедим. Запасли столько, что будем питаться лучше, чем вы тогда, но без зелени. Продукции теплиц не хватит даже для детишек, будем подкармливать их зеленью два-три раза в неделю. Есть планы по их строительству, но это ещё не скоро.

– Как ты думаешь, мы начнём когда-нибудь стареть или это навсегда?

– Спроси что-нибудь полегче, тогда отвечу.

– Поедешь сегодня на работу?

– Конечно, малыш. Сейчас доем и поеду. Работы много, просто захотелось тебя увидеть и немного поплакаться.

* * *

15 апреля 2042 года, за полчаса до взрыва. Куба, Гавана