Читать книгу - "Арк - Дмитрий Троцкий"

– Да-да, сядете и напишете. Товарищи! – закричала она. – Не пропустите, сегодня в нашем книжном магазине – «Фантастические миры братьев Стругацких». Болтуны, только хаять умеете… Это – не так, то – не эдак. У этого – сюжета нет, тот – языком не владеет. А сами-то? Хвосты распушили, а на большее не способны. В жизни ничего не напишете, будете вечно ходить и ныть, какие у нас писатели бездари.

Аркадий подмигнул Борису и с веселой улыбкой повернулся к жене:

– Пари?

– Пари? На что? Не смеши меня, Арк.

– Ну хотя бы… ммм… на бутылку шампанского. Если мы с Бобом напишем роман… Ну пусть не роман, хотя бы даже повесть, и ее издадут, ты ставишь нам бутылку шампанского. Если нет – мы тебе.

– Каждый. По бутылке.

– Идет! А ну, разбей, брат.

Весело смеясь, Елена побежала вперед, Аркадий и Борис медленно пошли за ней следом.

Дойдя до конца моста, старший из братьев внезапно остановился у постамента и наклонился. На граните был виден скол от артиллерийского снаряда, оставленный во время войны. Аркадий присел на корточки и погладил раненый камень ладонью.

– Знаешь, когда я убежал из детского дома после эвакуации и попал в Ташлу, то отправил вам в Ленинград десятки писем. А мне никто не отвечал. Веришь, нет, тогда чуть в петлю не лез. Отца не уберег, вас, считай, бросил в блокадном городе. Мне казалось, не сделал всего, что мог, что виноват во всем произошедшем. Думал, если не ответите через месяц, то уйду на фронт, попрошусь на передовую, и – к черту все! А потом написала мама…

– В чем ты-то виноват, Арк? В том, что фашисты на нас напали? Что город попал в окружение? Что склады продовольственные разбомбили и голод начался? Что отцу всего два места дали, а я с трудом тогда за водой ходить мог? В чем?

– Не знаю, – сказал Аркадий, вздыхая, – не знаю. Только я теперь в семье старший, – он выпрямился и расправил брюки руками, – и как старший приказываю немедленно догнать Ленку. А ну, бегом марш!

Они кинулись по Невскому и не обратили внимания на мужчину гигантского роста с добродушным детским лицом, прогуливавшего лобастую седоватую собаку, которые – оба – пристально наблюдали за происходящим.

Крым, 1938 год

Осеннее море всегда успокаивало. То, что творилось последнее время, окончательно вывело из равновесия, поэтому уехать сюда было верным решением.

Суламифь прогуливалась по набережной, слушая, как барашки волн шелестят, шуршат, дерутся.

Недавно она прочла роман «Унесенные ветром», ставший бестселлером в США и привезенный по каналам разведки в Советский Союз. Книга захватила, вскружила голову. Во многом узнавала себя. I'll think about it tomorrow. Сегодня и вправду не хотелось думать.

Пляжный сезон отгремел, закончилось бабье лето. На пирсе было немноголюдно, но редкие мужчины, дефилировавшие как в одиночку, так и с барышнями, плотоядно оглядывались на нее.

Проклятье.

Медальон снова работал. Значит, пришло время встречи.

Кем он был на самом деле, вряд ли кто-то доподлинно знал. Пару лет назад, будучи в сильном подпитии, муж шепнул: «Его боится сам Сталин». Лично Коля с Кнопмусом, видимо, не встречался, но с кем-то из подручных имел регулярную связь, потому как иногда выбалтывал то, что знали лишь посвященные в тайну Хранилища.

Работая на него уже почти десять лет – и когда наркомом был Ягода, и когда эту должность занял ее муж, – имела особые взаимоотношения с Юрием Альфредовичем. Знала и то, что «Кнопмус» – всего лишь легенда, называла его, как и все допущенные в Хранилище, Абрасаксом.

У них был длинный список взаимных уступок. Во всяком случае, ей хотелось так думать, потому как порой казалось, что Кнопмус сам подталкивает к тому, чтобы оказать протекцию человеку, а значит, получить право на услугу с его стороны. Холодный безликий расчет.

Однажды она решила проверить свою теорию. Закончилось это весьма печально. На ее вопрос, почему он не стал спасать Кирова, Юрий Альфредович лишь развел руками, улыбнулся и недоуменно поинтересовался:

– А зачем?

Вот так всегда с ним. После этого уже не рисковала и делала серьезные ставки заранее. Получила гарантии под Тухачевского и Бабеля, но оставался последний дружочек, которого нужно было спасать, и как можно быстрее…

Усевшись на берегу, покорно предалась ожиданию. Песок под ней был холодный и влажный, но она знала, что не может заболеть. Юрий Альфредович никогда не нарушал обещаний.

Он появился словно из ниоткуда. Просто, обернувшись, увидела, что тот сидит рядом.

– Позвольте полюбопытствовать, Евгения Соломоновна, что на сей раз беспокоит вашу прелестную головку?

– Думаю, вы и так уже знаете.

Тот хмыкнул:

– Знать все – невозможно априори, иначе бы не было смысла жить. Удивите меня.

Снова направила взгляд на темное море.

– Вчера у нас дома был этот жуткий Еремеев. Ей-богу, уж на что я в органах много лет, всякого перевидала на своем веку: и садистов, и убийц, а каждый раз от него мурашки по коже. Так вот, они, как обычно, у Коли в кабинете уединились, но я всю беседу слышала. Если опустить ахи-вздохи, то, похоже, голубки уже давно готовят операцию против Валерьяна.

Кнопмус дернул шеей:

– Кого, простите?

– Чкалова.

Подобрав в песке плоский камешек, Абрасакс, как мальчишка, с прищуром прицелился и кинул его в море. Тот блинчиком поскакал по воде, разрезая стылые осенние волны.

– Знаете, Евгения Соломоновна, штука в том, что за него уже просил еще один мой постоянный, скажем так, партнер. И если Тухачевского я для вас у него выкупил – вы были в Хранилище и могли убедиться в этом сами, – то тут, боюсь, цена слишком высока. Сталин, конечно, всего лишь человек, но мне нет резона портить с ним отношения по пустякам. И он тоже хочет крови Чкалова.

Она вздохнула:

– Назовите ваши условия.

– Ваша жизнь. Здесь и сейчас.

Недоуменно посмотрев на собеседника, Евгения поинтересовалась:

– А вам не жалко потерять столь ценного агента? Не подумайте, я готова, просто кто меня заменит? Надо прежде всего думать о деле.

– Как говорит Иосиф Виссарионович: «Незаменимых у нас нет». Ваше дело продолжат. Ну так что, готовы умереть прямо сейчас?

– Да, – просто ответила она, и пальцы впились во влажный песок.

Кнопмус достал из кармана пилюлю и вложил ей в ладонь. Она, не колеблясь ни секунды, проглотила ее. Тот удовлетворенно кивнул:

– Что ж, теперь вы действительно достойны называться Суламифью…

Казахстан, поселок Кенгир, 1954 год

С рассветом замолкли последние выстрелы, человеческие крики и лязг гусениц боевых машин. Безразличное к людской кровавой возне солнце, как всегда, осветило буро-серую степь, застланную пожухшим типчаком, обнажая уродство полуразрушенных бараков восставшего Степлага.