Читать книгу - "Миры Стругацких. Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар - Игорь Минаков"

— В чем же суть этой программы? — спросил действительно заинтригованный журналист Маргит.

— Все новорожденные в нашем городе проходят закрытое обследование группой ученых, входящих в правительственную комиссию. О результатах обследования не сообщают даже родителям. В ряде случаев комиссия настоятельно рекомендует им вывезти ребенка из города в закрытый профилакторий. Родители, напуганные мрачными намеками на возможные проблемы со здоровьем у малыша, как правило, соглашаются.

— Вы связываете эту программу с утечкой радиации?

— Да. Мы считаем, что правительство, ухлопавшее огромные деньги на строительство Станции, не желает ее законсервировать, так как это слишком накладно, и поэтому предпочитает финансировать эту программу, вместо того чтобы вкладывать средства в оздоровление окружающей среды нашего города. Мы требуем, чтобы городские власти поддержали наши справедливые требования!

— Но почему вы требуете этого возле гостиницы, а не на площади у ратуши? — спросил журналист Маргит.

— У ратуши демонстрации запрещены. Это, конечно, произвол, но нам сейчас не до мелких стычек с властями. Главное сейчас — закрыть проклятую Станцию.

— Благодарю вас за интересное интервью, — торопливо проговорил Ив. — Полагаю, моя газета опубликует его в одном из ближайших номеров.

Пятясь и улыбаясь, он протиснулся сквозь толпу «зеленых», которые сразу же загалдели и придвинулись к своему предводителю.

В гостиничном холле незадачливый репортер упал в глубокое кожаное кресло рядом с хрестоматийным фикусом. Швейцар и портье с любопытством посматривали на него, но вопросов не задавали.

— Где здесь у вас ресторан, уважаемые? — спросил Ив, чтобы прервать это разглядывание.

— Эрик, проводи! — крикнул портье швейцару, как показалось Иву, с облегчением.

Ресторан и впрямь оказался отменным. Сделав заказ, Ив нашел, что у здешнего повара эстетские наклонности в области вкусовых ощущений. В дневное время посетителей было немного. Несколько мужчин, по виду приезжих, сидели каждый за своим столиком, не выказывая потребности в общении. Лишь один из них изредка посматривал в сторону Ива, благо тот сел как раз напротив. Это Иву совсем не понравилось. Не то чтобы он почувствовал угрозу или какой-то интерес со стороны мужчины, нет, Ива насторожило подчеркнутое равнодушие, с каким незнакомец бросал на него взгляд холодных, голубых, почти лишенных ресниц глаз. Человек этот, одетый как обыкновенный мелкий чиновник, по сложению и ухваткам мог быть кем угодно: от агента до уголовника. Представители и той и другой «профессии» вполне могли быть заинтересованы во встрече с ним. Чтобы не выдавать своих подозрений, он склонился над блюдами и прозевал момент, когда неприятного вида незнакомец вышел.

Медленно запив обильный обед томатным соком, вид которого приводил официанта в отчаяние — тот не мог представить равнодушного к спиртному клиента, — Ив потребовал счет. Подивившись необыкновенно мизерной стоимости своего пиршества, он уплатил и в приподнятом расположении духа вышел в холл, где немедленно потребовал у портье свежую газету. Получив ее, Ив уютно расположился в кресле под знакомым уже фикусом и спросил:

— Мною кто-нибудь интересовался?

Произнося это, он украдкой, исподлобья, смотрел в глаза портье.

— Нет, сударь, — несколько поспешно ответил тот.

В вежливой улыбке почтенного служащего чего-то недоставало. Пожалуй, прежней ослепительности. Он явно был чем-то расстроен и даже напуган.

Ив Маргит неплохо представлял, сколь горек хлеб писателя, и поэтому никогда не баловался художественной литературой, пробавляясь исключительно газетными жанрами. Решение написать рассказ созрело как-то помимо его воли. Первоначально он хотел привести записки старика в порядок, заполнив лакуны собственными комментариями, но у него из головы не шла судьба двоюродного деда. Досадно было, что старик-самоубийца, так сосредоточенный на описании Крепости и подозрительной деятельности ее обитателей, ничего не пишет о событиях, предшествующих заключению Валерия Кимона. Тем более что в одном месте он упомянул, что тот попал в Крепость не случайно, а исключительно благодаря верности определенным научным идеям. Когда Ив прочел это, сердце его подкатило к горлу. Верность определенным идеям! Это звучало как приглашение к тайне. Оставалось выяснить, что это были за идеи. Точного знания не хватало, и нехватку его с лихвой компенсировало воображение. Впрочем, все было несколько сложнее.

Вечер тогда оказался далеко не таким приятным, как обещала жена. Гости, «информаторы» Ива и сотрудницы лаборатории, которую возглавляла Эмма, очень скоро забыли, для чего им нужны хозяева. Протяжно ныла магнитола. В полумраке большой комнаты в тумане табачного дыма топтались прилипшие друг к другу пары. Лаборантки — женщины сплошь незамужние, одинокие, без перспектив — и ребята из уголовного отдела, в большинстве своем отнюдь не холостяки, но парни видные, а в присутствии прекрасного пола даже подчеркнуто мужественные, с переменным успехом соревновались в искусстве флирта. Эмма, сославшись на головную боль, ушла к себе, а Ив, заскучав, борясь с одолевающей зевотой, пробрался в свой кабинет. За окном поблескивали дождевые нити. На столе, в конусе света от настольной лампы, белели исписанные страницы.

Ив сел в свое рабочее кресло и положил ладони на лист, лежащий сверху, машинально разглаживая его. За стеной глухо звучала музыка, шум дождя плавно вплетался в ее нехитрый узор. Ив прикрыл усталые глаза и… тут же открыл их снова, ибо странные, нигде и никогда не виданные прежде картины вспыхнули у него под веками.

…Высокая стена с загнутыми кнаружи железными столбами с проволокой и фарфоровыми изоляторами разбегается вправо и влево, теряясь в поле тумана. Кованые ворота покрыты блестками изморози и кажутся запертыми навечно. Прожектора огненными пальцами шарят в сумеречном небе. Но Крепость стоит незыблемо, а мир извне взирает на ее стены и башню с затаенным ужасом.

— Проклятая рукопись, — пробормотал Ив, снимая ладони с листа и остервенело, до искр из глаз, натирая веки.

Захотелось вдруг схватить эти записки и швырнуть их в дальний угол или совсем выбросить, но какая-то мысль вдруг прошла ленивой рыбой в глубине сознания. Подчиняясь ей, он вновь медленно опустил ладони на листы и зажмурился.

…Стоял возле ворот, придерживая волглый воротник у шеи. Собаки, на протяжении всего пути лаявшие до хрипоты, здесь замолчали, а некоторые из них, поскуливая, попятились. Конвоиры тоже как-то поскучнели, сгрудились, успокаивая нервничающих псов, стараясь держаться в отдалении. Лейтенант крепился, но было видно, что и он не прочь поскорее отсюда убраться. Раздался мертвый скрип… Монолит ворот раскололся…

Документальные заметки об одном из малоизвестных событий прошлого стали превращаться в новеллу. Ив чувствовал себя неловко перед памятью автора записок, но уже не мог остановиться. Картины, вспыхивающие в его воображении, как только он прикасался к запискам, были настолько реалистичны, что Иву стало казаться, будто бы он приобрел некое дополнительное, внутреннее зрение. На пробу Ив попытался «считать наложением рук» что-нибудь с других текстов, например с писем Эммы, которые хранил со времен студенчества. В письмах тоже «бродили» какие-то смутные образы, но такого концентрата информации, как в записках, не ощущалось. Пообещав себе заняться этим феноменом позже, Ив основательно засел за новеллу. Он сохранил последовательность событий, выдумав все диалоги и описания и реконструировав лишь недостающие подробности. Совершенно естественно, что героем своего опуса Ив сделал Валерия Кимона.