Читать книгу - "Судьба и другие аттракционы - Дмитрий Раскин"

Ульрика, как вошла, сразу же направилась к кабинету.

— Нет, — сказал Глеб. — Я его запер. В общем, считай, что заколотил досками.

Усадил ее в кресло возле камина. Сам сел в такое же кресло напротив.

— Я все время пытаюсь внести ясность, но впечатление такое, что у вас на станции ясности как раз и не хотят. Итак, скажу еще раз: у меня нет практически никаких полномочий.

— Понимаю прекрасно, не тебе закрывать наш эксперимент, — сказала Ульрика. — Если ты об этом.

— Я понял, что вас объединяет с профессором Снайпсом. Но мне не совсем ясны ваши разногласия.

— Я всё-таки начну с того, что объединяет, — попыталась улыбнуться Ульрика. — Я всегда была первая и в детском саду и в школе, победила в борьбе за грант (я и не сомневалась, что выиграю), и вот я многообещающий студент-генетик плюс звезда университетской волейбольной команды, плюс волонтер христианского фонда. Жизнь, казалось, так и пойдет по накатанной, и я всегда буду первой и правильной. И вот в библиотеке нашла книгу, не 3D, не говорящую, а бумажную, может быть, ты видел такие? Сначала усмехнулась, даже не над книгой, над своим внезапным комом в горле, сказала «о страданиях человеческих». А потом… мне показалось такой ерундой и всё моё лидерство и вся моя правильность.

Что это за книга? — перебил ее Глеб.

— Не скажу. Пусть это будет книгой , и только. А вот насчет страданий… Вдруг мысль: если бы мы произошли от какой-то другой ветви гоминид, от добрых и мягких, условно говоря, от орангутанов. И вот эта детская, в общем-то, мысль и определила мою судьбу.

— Я понял тебя. — Глеб сам удивился, зачем вдруг влез с этой пустой фразой.

— Об одном лишь жалела, что со Снайпсом я не совпала во времени… Мне надо было быть в той, первой сцене, когда он только лишь запустил эксперимент и создавал свою станцию. Тогда бы я была соратницей, почти с ним на равных. А в этой своей четвертой смене пришлось лишь только встроиться в созданную им систему. В собственном поиске исходить из того, что уже было необратимым в его эксперименте. — И вдруг ее прорвало:

— Он не должен был так поступить с альфами! Погасить в них искру, потому что от искры пахло серой?!

— Он считает, что погасил искру потому, что ее не было.

— Обречь на вечный палеолит! Принести людей (а ведь это люди. Люди именно!) со всеми миллионами и миллионами их потомков, которые уже не родятся никогда, в жертву идее!

— Но ты же сама, насколько я понял, считаешь его идею истинной и служишь ей со всей страстью.

— Это неважно! Совсем неважно!

— И ты так уверена, что он уже погасил, обрек, и все это необратимо?

— Сразу чувствуется, что ты не профессионал. Ты и не обязан разбираться в этом, не переживай, то есть я хотела сказать, извини. Необратимо или нет, мы узнаем лет этак через тысячу. Но он делает всё, чтобы было именно необратимо.