Читать книгу - ""Фантастика 2025-27". Компиляция. Книги 1-25 - Андрей Соболев"

— Зачем? — изумился Руцкий.

— Ему требуется ваша помощь, — Виллие оглянулся и склонился к уху поручика. — Государь страдает от мозолей на ногах, а вы умеете с ними справляться. Помните, как помогли Барклаю де Толли? Я написал об этом государю, и он повелел вам прибыть. Собирайтесь!

— Это не может подождать? — спросил подпоручик. — Я должен бросить товарищей, батальон и лететь в Петербург посреди сражения?

— С монаршей волей не спорят, — пожал плечами Виллие. — Приказ государя подлежит выполнению незамедлительно. Если вас это утешит, то мы едем вместе: я получил повеление сопровождать вас. Меня это тоже огорчает: не вовремя. Столько раненых, которые требуют моего участия! Но ничего не поделаешь! — он развел руками.

— Но… — попытался возразить подпоручик.

— В сражение вам нельзя! — непреклонным тоном сказал Виллие. — Об этом в письме сказано особо. Повезло, что вы сейчас уцелели, — он достал из кармана часы и отщелкнул крышку. — Который час на ваших?

— Мои вышли из строя — в них угодили штыком.

Виллие внимательно посмотрел на подпоручика, только сейчас заметив его закопченное пороховым дымом лицо, порванный на животе мундир и простреленный кивер.

— Держите! — он протянул подпоручику часы. — Вернете в госпитале. Я буду ждать вас там через час. Приведите себя в порядок. Пусть соберут ваши вещи и приведут в порядок мундир. Захватите с собой денщика. Дорога предстоит долгая, он понадобится. Лошадь не берите, едем в моей коляске. Все, Платон Сергеевич, времени нет. Мне еще нужно отпускное свидетельство для вас выхлопотать.

Виллие повернулся и пошел к избе.

* * *

Я только раз видала рукопашный,

Раз наяву. И тысячу — во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне[483].

Поэтесса, написавшая эти стихи, видела рукопашную, мне же довелось ее пережить. До штыков дело дошло во второй атаке. Первую мы отбили так сказать довольно легко. Еще стреляли пушки Кухарева и орудия во флеши. Некоторые из них уцелели, и к ним нашлись заряды. Кухарев поделился артиллеристами, а я отправил ему два десятка гренадеров-астраханцев — накатывать пушки, подносить заряды и ворочать орудия. Еще приказал собрать все ружья, в том числе французские, и патроны к ним. Мы зарядили их и сложили у брустверов, прикрыв шинелями, потому что удар ядра в фас выбивал столб земли, которая летела внутрь флеши. Ружья следовало уберечь от загрязнения. Кремневый замок и без того капризен, его осечки — обычное дело, засыплет землей — и ага. Зачем рисковать? В бою это может стоить жизни. На одного стрелка пришлись не менее пяти ружей, и это здорово помогло, когда французы, несмотря на картечь, подошли на дальность эффективного выстрела. Рота дала такую плотность огня, что шеренги неприятеля заколебались, а затем попятились. После чего наступил ад.

Французам, видимо, надоело с нами возиться, и они решили покончить с упрямцами одним ударом. На поле перед флешью выкатили два десятка орудий и открыли огонь. В считанные минуты умолкли все наши пушки — у них или поломало лафеты, или перебило прислугу. Ядра били в фасы, засыпая нас каменистой землей, выли над головами. Летели и гранаты, но они большей частью рвались снаружи или позади флеши. Пушки стреляют по настильной траектории, перебросить гранату через фас, даже наполовину срытый, им практически невозможно. Подтяни французы мортиры или гаубицы — и нам пришел бы песец, полный. Досталось и Кухареву: он потерял три пушки и две трети артиллеристов. Батарея Гусева помочь не могла — стреляла по другим целям, французы вели наступление по всему фронту.

Несмотря на ад, устроенный французской артиллерией, большинство стрелков уцелело: лежали под брустверами, засыпаемые землей, как и я с ними. А когда обстрел стих, вместе с другими встал к брустверу. Сначала стрелял из штуцера, когда кончились пули, взял обычное ружье. Их нам заряжали астраханцы, уцелевшие артиллеристы и раненые. Стреляли егеря метко, но французов было слишком много, и они прорвались к входу во флешь. На фасы не полезли — возле них все было завалено трупами. Мы встретили незваных гостей залпами, а затем дело дошло до штыков. Здесь отличились астраханцы — рукопашный бой они знали лучше егерей. Я тоже взял ружье со штыком и колол этим дрыном. Получалось плохо, у французов выходило лучше. Нас оттеснили в самый угол флеши, где уже методично добивали. Французы могли это сделать скорее, прикажи кто-нибудь из офицеров отступить и дать по нам пару залпов. Но они, то ли остервенели от потерь, то ли рвались пустить кровь нехорошим русским, потому лезли в рукопашную. Мной тоже овладело безумие: достав раз штыком француза, я завопил и попер вперед. Вот тогда и получил укол в живот, который положил бы конец попаданцу, не придись острие штыка на часы. Я носил их снаружи мундира, прицепив цепочку к пуговице, дабы в бою не лазить в карман. Часам — песец, а я уцелел. Француза, напавшего на меня, приласкал прикладом подскочивший астраханец, мгновением спустя получивший штыком в бок. Я пристрелил его обидчика из карманного пистолета, о котором, наконец, вспомнил и отступил за спины егерей. И все равно — лежать бы нам мертвыми, если бы не Кухарев. Когда французы подошли совсем близко, он велел своим артиллеристам оттащить единственную уцелевшую пушку в тыл — не смог старик бросить столь любимое им орудие. Там его зарядили картечью и покатили обратно. Увидав, что французы ворвались во флешь, Кухарев счел, что защитники погибли, и выпалил внутрь укрепления. Картечь смела французов. Уцелевшие решили, что к русским пришло подкрепление и бросились наутек. Тогда считать мы стали раны, товарищей считать…

Из полторы сотни человек, бывших под моим началом к началу первой атаки, осталось в строю шесть десятков, да и те большей часть перераненные. Погиб Голицын — в него выстрелили в упор. Разбитыми оказались три пушки из четырех. Вывезти их не было возможности — людям не потянуть, а упряжки разбежались. Мы занялись ранеными (французов просто прикололи, и я не стал останавливать обозленных солдат), в этот момент к флешам подошло подкрепление. Я заканчивал бинтовать ногу егеря, когда сверху пала тень. Закрепив бинт, я выпрямился, и увидел перед собой группу всадников в офицерских эполетах, двое из них — в генеральских. Один из генералов был лет тридцати на вид, второй — за пятьдесят.

— Кто здесь старший? — спросил пожилой генерал, с любопытством глядя на меня.

— Я, ваше превосходительство. Младший