Читать книгу - "Ветер в его сердце - Чарльз де Линт"

Но мрачный взгляд старушки отвечает ему: «Как бы не так».

— Сеньора Кукурузные Глаза, — воркует Ситала, — вы вправду считаете, что это лучшее решение проблемы?

Тетушка качает головой:

— Проблему уже не решить. И мы обе прекрасно это знаем. Это всего лишь месть.

Стоит ей произнести эти слова, и в голове моей что-то щелкает. Мне вспоминаются ночи у костра в резервации или в каньонах заповедника, когда я сидел и заслушивался историями сказителей.

Кикими, как правило, представляется миролюбивым племенем, своего рода сельскохозяйственной общиной, некогда с помощью примитивных оросительных каналов занимавшейся выращиванием кукурузы, бобов и тыквы на берегах реки Сан-Педро. Потом завоеватели оттеснили их в горы. Сначала кикими попытались поработить испанцы, а затем продвигающиеся на запад юные Соединенные Штаты — эти, правда, сочли, что индейцев гораздо практичнее истребить. И хотя кикими действительно предпочитают мир войне, сражаться они еще как умеют.

Отступив в горы, кикими превратились в призрачных воинов наподобие апачей. Наносили стремительные и мощные удары то по одному концу долины, то по другому. Одни воины скакали на угнанных лошадях, а другие, псовые братцы, бегали рядом на четвереньках. Охотничьи отряды кикими смертоносными волнами накатывались на ранчо, фермы и солдатские патрули и, оставляя за собой тотальное разрушение, исчезали в каньонах. Отправленные на их поиски отряды возвращались очень редко.

Но в конце концов Женский совет увидел тщетность борьбы с нескончаемым наплывом захватчиков — в точности как относительно недавно разглядел бессмысленность противостояния с Сэмми Быстрой Травой и казиношной кликой. И тогда они заключили с интервентами мир, подписали договоры и позволили загнать себя в бесплодные земли резервации.

Теперь старинные сказки и история племени низведены до баек у костра. Некоторые из них поучительные, другие скабрезные или просто забавные. Главное действующее лицо огромного количества таких историй — Джимми Чолла, трикстер, шаман и деревенский дурачок в одном лице. Причем одновременно он еще и воплощение духа мести. Сказания о его великих победах — при жизни и после смерти — чаще всего звучат под аккомпанемент барабана, когда вокруг костра собираются только взрослые.

Кровавая расправа необязательна. Слушатели довольствуются унижением врагов Джимми Чоллы, особенно если их прегрешение оборачивается против них самих.

Меня больше не удивляет популярность подобных сказаний — во всяком случае, не до такой степени, как при первом знакомстве с ними, — и теперь я вижу, что корни их уходят гораздо глубже простого повествования сказителя. Дух Джимми Чоллы живет даже под морщинами старухи вроде Лейлы из семьи Кукурузные Глаза.

— А что скажут остальные Тетки? — спрашиваю я у нее. — Этот ваш Женский совет.

— Я в нем больше не состою, и проблема их, как и всего племени, не касается. Это личное дело.

— Ради меня, не делай этого, — умоляет Томас.

— Послушайте своего племянника, — не сдаюсь я. — Не будьте вы как Джимми Чолла.

Увещевания, однако, старуху не пронимают. Револьвер все так же непоколебимо направлен на раненую воронову женщину.

— Вы не понимаете. После смерти в этом мире мы отправляемся в другой. Так вращается Колесо. С уходом из этого мира его опасности и печали нам больше не грозят. Но поскольку утилизаторы пометили Томаса, покоя ему не видать, — объясняет мне Лейла.

— Утилизаторы, — повторяю я.

Пару раз я уже слышал это слово, но смысл его мне непонятен. Впрочем, вероятно, только мне одному: несколько майнаво в первых рядах складывают пальцы в обережных жестах — им явно становится не по себе при одном лишь упоминании утилизаторов.

— Они колесят по дорогам мертвых, — теперь в разговор вступает Ситала, хотя и заметно, что тема ей неприятна, — и собирают потерянное и выброшенное в нашем мире. Дороги мертвых принадлежат им, и они имеют право утилизировать все, что на них найдут. Иногда это безобидные вещи — старый автомобиль не на ходу, коляска со сломанной осью, коробка с пустыми масленками. Но порой на дорогах мертвых может оказаться и заблудшая душа, и душа самоубийцы. А иногда на эти дороги случайно — по глупости или по велению судьбы — заносит человека или майнаво, но даже если ему и удастся удрать, отныне он помечен. Раз увидев и почуяв человека, утилизаторы уже никогда не забудут его.

Я киваю, будто все отлично понял. И, поразмыслив, задаю вопрос:

— Знаете, само слово «утилизаторы» предполагает, что дело не обходится без некоторой прибыли. Они где-то продают все обнаруженное?

— Да, на перекрестках, — отвечает Тетушка, опережая Ситалу. — Обитающим на них духам. А уж что эти духи делают со своими приобретениями, неведомо никому.

Ситала кивает и уточняет:

— Только не на любых перекрестках. Такие духи предпочитают жить на пересечении больших дорог, где можно набираться силы.

— Именно, — отзывается Тетушка. — И что произойдет с Томасом, если его заполучит один из них?

— Все равно нельзя ее убивать, — принимается вновь увещевать старушку Ситала. — Ее смерть ничего не изменит.

— Но только так мы можем гарантировать себе безопасность, — отвечает Тетушка. — Если она уйдет отсюда целая и невредимая, потом придется постоянно быть начеку, потому что она обязательно вернется. В следующий раз мы можем не заметить ее появления. И не думайте, будто ей есть какое-то дело до наших жизней!

Консуэла пытается сесть, но Тетушка прижимает дуло револьвера к ее голове.

— He-а, — угрожающе бросает она и крепко, так что на руке набухают вены, сжимает рукоятку.

Мы в тупике. Старуха в любой момент может нажать на спусковой крючок.

Я с надеждой смотрю на Морагу. Неужели шаман не в состоянии обезвредить эту бомбу?

— Сделай же что-нибудь! — призываю я его.

— Теперь это не в нашей власти, — отвечает он. — Дело касается только их. И громов.

Все это время майнаво хранят молчание. Я то и дело взглядом обшариваю передние и задние ряды публики, пытаясь отыскать Калико, но, похоже, моя лисолопа, раз высказавшись, предпочла затеряться в толпе. Во всяком случае, мне ее отыскать не удается. И общее настроение зрителей этого представления никак не удается уловить. Но тут прямо перед моим носом появляется какой-то старик: шаркающая походка, вместо волос — гребешок ящерицы, спускающийся от макушки к спине.

— Нам нужен Арбитр, — провозглашает он.

Майнаво дружно кивают.

И затем все принимаются таращиться на меня. Я вспоминаю слова Морагу: дескать, кузены именно меня и считают Арбитром.

— Нет, — трясет головой Тетушка Лейла, опережая меня с моими возражениями. — Он уже сказал, что думает.

Старик-ящерица качает головой:

— Это неважно. Он — Арбитр. Он отбросит личные чувства, выслушает обе стороны и вынесет решение.

— Ты способен непредвзято отнестись к нам обеим? — обращается ко мне Тетушка. — Можешь оценить обе позиции?

— Не знаю, — сейчас важно говорить правду. — Но я попытаюсь.

Старуха