Читать книгу - "Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес"

Исследования человеческой альгезии установили самые чувствительные к болевому воздействию скелетно-мышечные структуры: надкостница и суставные капсулы. Жилы, связки и субхондральная кости считаются значительно чувствительными к боли, тогда как чувствительность мышц и кортикальных костей определена как умеренная, а суставного и волокнистого хряща – как слабая.

Боль – переживание целиком субъективное и потому «недоступное» как диагностический объект. Дополнительно осложняет оценку и фактор психотипа. Впрочем, как правило, наблюдение за поведением пациента, испытывающего боль, в некоторой степени показывает (а) интенсивность боли и (б) способность пациента с ней справиться.

Среди распространенных заблуждений о боли есть следующие:

Критически больные или смертельно раненые всегда испытывают интенсивную боль.

Чем сильнее боль, тем больше масштаб и тяжесть травмы.

Тяжелая хроническая боль – симптом неизлечимой болезни.

На самом деле критически больные или смертельно раненые пациенты не всегда испытывают интенсивную боль. Также наблюдаемая интенсивность боли не прямо пропорциональна силе или тяжести травмы; эта корреляция зависит и от целости и функциональности в пределах установленных норм «путей боли» антелатеральной спинно-таламической системы. Вдобавок характер пациента-невротика может усилить ощутимую боль, а стоический или выносливый тип личности снижает ее воспринимаемую интенсивность.

Его никто и никогда не спрашивал. Отец просто считал его эксцентричным, но очень натренированным и гибким ребенком, слишком близко к сердцу принявшим нотации Кэти Кессинджер о позвоночной гигиене, как принимают что-нибудь близко к сердцу другие дети, и теперь изгибавшим и тренировавшим свое тело, что в сравнении с другой странной сердцемагией детей смотрелось предпочтительней прочих расхолаживающих или пагубных фиксаций, что шли на ум отцу. Отец – предприниматель, продававший по почте мотивационные кассеты, – работал в домашнем офисе, но часто уезжал на семинары и таинственные вечерние продажи. Семейный дом, стоявший лицом к западу, был высоким, узким и современным; он напоминал половину двухэтажного таунхауса, неожиданно потерявшую вторую половину. У него был алюминиевый сайдинг оливкового цвета, а стоял он в тупичке, на северной стороне которого находилась боковая калитка кладбища, третьего в о́круге по размерам, чье название было сплетено из кованого железа над главными воротами – но не над той боковой калиткой. Слово, приходившее на ум отцу при мысли о ребенке, – «исправный» что его самого удивляло, так как было довольно устаревшим и непонятно откуда бралось, когда он думал о мальчике там, под дверью.

Доктор Кэти, которая иногда принимала мальчика для дальнейшей профилактики грудного позвонка, суставов и передних ветвей спинальных нервов и была не чудилой или халтурщицей с практикой в торговом центре, а просто доктором хиропрактики, верившей во взаимопроникающий танец позвоночника, нервной системы, духа и космоса как единого целого – во вселенной как бесконечной системе нейронных связей, где пиком эволюции является организм, способный осознавать как себя, так и вселенную одновременно, так что человеческая нервная система стала средством вселенной для самосознания и посему «-доступности», – так вот доктор Кэти считала своего пациента очень тихим мальчиком-интровертом, отреагировавшим на травматичное смещение Т3 такой приверженностью позвоночной гигиене и нейродуховной цельности, что может выдавать и призвание к хиропрактике как итоговой карьере. Это она подарила мальчику его первые сравнительно простые руководства по растягиванию, а также перепечатки знаменитых нейромышечных диаграмм Б. Р. Фосета (©1961, Колледж хиропрактики в Лос-Анджелесе), из которых мальчик смастерил свободностоящую четырехстороннюю картонную таблицу, что словно находилась на страже его кровати без подушки, когда он спал.

Вера отца в ОТНОШЕНИЕ как всеобъемлющую детерминанту ВОЗВЫШЕНИЯ оставалась неколебимой с его пубертатного возраста – именно в то неловкое время он открыл для себя работы Дейла Карнеги, а также фонда Уилларда и Маргериты Бичеров и воспользовался этими прикладными философиями, чтобы укрепить уверенность в себе и повысить социальное положение – это положение вместе со всеми межличностными контактами и случаями, служившими его подтверждением, еженедельно отмечались на таблицах и графиках, которые висели для удобства пользования на обратной стороне двери гардероба в его спальне. Даже условным и втайне измученным взрослым отец по-прежнему неустанно трудился над тем, чтобы поддерживать и укреплять свое отношение и тем самым влиять на возвышение в личных достижениях. Например, к зеркальцу в аптечном шкафчике ванной, где он, как правило, не мог их не перечитывать и не усваивать во время утренних омовений, были приклеены такие вдохновляющие максимы, как:

НИКАКАЯ ПТИЦА НЕ ЗАЛЕТИТ СЛИШКОМ ВЫСОКО, ЕСЛИ ОНА ЛЕТИТ НА СОБСТВЕННЫХ КРЫЛЬЯХ – БЛЕЙК [169]

ЕСЛИ МЫ ПОТЕРЯЕМ ИНИЦИАТИВУ, то СТАНЕМ ПАССИВНЫМИ – ЖЕРТВАМИ ВНЕШНИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ – ФОНД БИЧЕРОВ

ДЕРЗНИ ДОСТИЧЬ! – НАПОЛЕОН ХИЛЛ

НЕЧЕСТИВЫЙ БЕЖИТ, КОГДА НИКТО НЕ ГОНИТСЯ ЗА НИМ – БИБЛИЯ [170]

НА ЧТО БЫ ТЫ НИ БЫЛ СПОСОБЕН, О ЧЕМ БЫ ТЫ НИ МЕЧТАЛ, НАЧНИ ОСУЩЕСТВЛЯТЬ ЭТО. СМЕЛОСТЬ ЗАКЛЮЧАЕТ В СЕБЕ ГЕНИАЛЬНОСТЬ, ВОЛШЕБСТВО И СИЛУ. НАЧНИ СЕЙЧАС! – ГЕТЕ [171]

и так далее, десятки или порой даже под сотню вдохновляющих цитат и напоминаний, аккуратно напечатанных заглавными буквами на маленьких полосках бумаги размером с предсказания из печенек и приклеенных на зеркало в качестве письменных напоминаний о личной ответственности отца за то, сможет ли он отважно воспарить, – иногда так много полосок и кусочков скотча, что в зеркале над раковиной оставалась всего пара щелок и отцу приходилось чуть ли не всему изгибаться, чтобы хотя бы побриться.

С другой стороны, при мыслях о себе отцу мальчика на ум всегда незваным приходило слово «измученный». Диагностировать эти тайные муки – чьи причины он воспринимал невозможно запутанными, переменчивыми и охватывающими как обычное мужское половое влечение, так и крайне аномальные личные слабости и отсутствие хребта, – во многом было очень даже просто. Женившись в двадцать на женщине, о которой он знал всего один факт, будущий отец почти сразу же нашел супружескую рутину утомительной и удушающей; а чувство монотонности и сексуального обязательства (в противоположность сексуальным достижениям) порождало в нем ощущение сродни почти что смерти. Уже новобрачным он начал страдать от ночных кошмаров и просыпаться от снов о каком-то ужасном давлении, когда нельзя ни двинуться, ни вздохнуть. Отец знал, что для толкования этих снов не надо быть психиатрическим Эйнштейном, и через почти год внутренней борьбы и сложного самоанализа сдался и начал встречаться с другой, в сексуальном смысле. Эта женщина, с кем отец познакомился на мотивационном семинаре, тоже была замужем, с собственным маленьким ребенком, и они согласились, что это налагает на их роман разумные пределы и ограничения.

Впрочем, в скором времени отец нашел и эту другую утомительной и гнетущей. Из-за